Я сидел в каюте капитана парохода «Немезида», потягивал вместе с ним чай с байцзю. Та еще гадость, зато выгоняет сырость из тела и, как кажется, даже из воздуха. Ждали нападение, поэтому не ложились спать, хотя Уильям Холл — «жаворонок», к полуночи на него жалко было смотреть. Чтобы не заснуть прямо за столом, он наливал китайской самогонки в чай себе столько, что морда быстро стала кирпичного цвета.
— Когда уже эти чертовы косоглазые полезут! — воскликнул он раздраженно — и послышались трели боцманских дудок.
— Надо было тебе раньше обругать китайцев, — пошутил я.
— Ничего, и сейчас не поздно! Главное, что разведка не подвела! — задорно бросил он и начал надевать темно-синий сюртук поверх мятой, не первой свежести, белой рубахи с серыми пятнами пота подмышками и на груди.
Уильям Холл в каюте мог расхаживать в чем угодно, но выходил из нее всегда застегнутым на все бронзовые пуговицы во всех смыслах слова. На шканцах было сыро, зато, благодаря легкому ветерку, свежее, чем в душной каюте, в которой прямоугольные иллюминаторы не открывались ночью, чтобы на свет масляной лампы не слетелись тучи насекомых. Машины работали на холостом ходу, и из трубы валил дым, пахнущий сгоревшим углем. Этот специфичный запах возвращал меня в юность, в шахтерский город в сотне с лишним километрах от Азовского моря. Кто бы мог подумать тогда, что черти занесут меня в далекий Китай и поручат темной сырой ночью помогать британцам поставить на колени эту страну⁈
Выше по течению послушались крики. Кто-то властно отдавал приказы на китайском языке, разобрать которые я не смог. Появилось несколько небольших огней, медленно плывущих по реке. Наверное, это были подожженные брандеры. На оба берега реки прискакала конница и, возможно, подошла пехота. Было темно, не разберешь, только слышны перестук большого количества копыт и фырканье и ржание лошадей. Не знаю, какова их роль при нападении на корабли. Может быть, будут поддерживать ободряющими криками или убивать приплывших к берегу матросов со сгоревших кораблей, которые все еще не были целы.
— Пальни по ним шрапнелью, чтобы не веселились, — предложил я капитану.
— Да запросто! — радостно отреагировал он и крикнул расчету носовой пушки: — Парни, пальните по берегу, разгоните этих дикарей!
— Есть, командир! — послышалось из темноты.
Тридцатидвухфунтовка, стоявшая перед фок-мачтой, рявкнула злобно, выплюнув вместе с бомбой узкий яркий язык пламени, осветивший на мгновение полубак и длинный бушприт. Через несколько секунд появилась вспышка поменьше над берегом — и до нас докатились с коротким запозданием звук взрыва и панические крики людей и ржание лошадей. Значит, попали в цель.
— Парни, еще парочку и возьмите дальше по берегу! — скомандовал Уильям Холл.
Видимо, Айсиньгёро Ишань зачем-то (китайская мудрость — она такая, малопонятная логичному европейцу) согнал на берега реки всю свою армию, потому и следующие две бомбы со шрапнелью тоже нашли свои цели. Командиры других британских кораблей увидели это и поддержали нас. Наверное, чтобы не скучно было, потому что в затее с брандерами что-то пошло не так. Британские матросы на маленьких плавсредствах успешно справились с ними, отгоняя длинными шестами и баграми ближе к берегу, где никому не будут угрожать. К тому же, на большей части сампанов груз так и не разгорелся. Даже если такие брандеры налетали на корабль, матросы перерубали канат и отправляли их в свободное плавание. Утром жители прибережных деревень в эстуарии реки Жемчужной обзаведутся халявными сампанами. Война двулика: кому-то горе, кому-то радость.
В серых утренних сумерках «Немезида» первой медленно пошла на разведку вверх по течению, буксируя четыре баркаса с десантом. За нами следовал пароход «Атланта», сменивший «Мадагаскар» и «Королеву», убывшие в Калькутту. С обоих берегов по нам палили из гингальсов, не нанося ущерба. Мы разгоняли китайцев бортовыми шестифунтовками. Пары ядер хватало, чтобы уцелевшие стрелки бросались наутек.
Мы миновали Кантон, как британцы называли огороженную крепостными стенами часть провинции Гуанчжоу, и уже собрались вернуться к основным силам вслед за двумя другими пароходами, как вдруг слева из-за мыса высочила военная двухмачтовая джонка и пальнула из носовой пушки. Ядро пролетело левее. Наша тридцатидвухфунтовка была точнее. Бомба угодила в фок-мачту, завалив ее, а шрапнель выкосила почти весь экипаж. Джонка, лишенная управления, продолжила поворот вправо, пока не уткнулась носом в берег. Когда мы проходили мимо нее, корма начала отжиматься течением. Поднятые нами волны ускорили этот процесс, после чего джонка отлипла от берега, развернулась бортом к течению и так и поплыла вниз.