Само собой, мебель была переставлена, причем раза три. Проделано это было в мое отсутствие и с помощью слуг-китайцев, поэтому не возражал. Запретил только менять что-либо в моем кабинете, но не уследил, пришлось привыкать.
Дальше началась спокойная семейная жизнь: жена, маленькие дети, большие слуги… Каждый выносил мне мозги по-своему, так что было не скучно. Когда становилось невмоготу, отправлялся в Макао якобы по делам. Лианхуа уже знала, что у меня появилась другая женщина, белая. Наверное, не обрадовалась, однако вида не показывала, истерик не закатывала. Чтобы отблагодарить и поддержать ее, я написал и заверил у португальского нотариуса завещание, по которому вся моя собственность в Макао достанется нашей дочери Муриси, но не вся сразу: Лианхуа будет жить в нашем доме и получать половину доходов с других до замужества дочери, а после треть до своей смерти. По местным меркам будет очень состоятельной женщиной. Надеюсь, найдет сожителя, с которым и встретит старость, а может, и детей еще заведет. Это ее дело, о чем ей и сказал.
В конце февраля я пересекся в Макао с Бао Пыном. Оказалось, что контрабандист превратился в благопристойного купца, что у него теперь офис неподалеку от порта. Торгует все так же опиумом, который теперь стал легальным товаром, и время от времени подрабатывает переводчиком. Так понимаю, не ради денег (какие там деньги⁈), а для поддержания хороших отношений с португальским губернатором Адрианом Акасиу да Сильвейра Пинту, который свободно говорит на английском языке.
Зазвав меня в свой кабинет, довольно большой и заполненный не только китайской, но и европейской мебелью, бывший контрабандист угостил меня зеленым чаем. Предложил и байцзю, но как-то не очень настойчиво, наверное, памятую, чем закончилась наша предыдущая попойка. Само собой, я отказался.
— Нельзя ли устроить к тебе пару моих родственников, чтобы поучились у твоего капитана, как надо управлять шхуной? — испив чая, перешел к делу Бао Пын.
Этому они запросто научатся на шхуне «Макао», построено для них по моему руководству. Предполагаю, что хакка нужен путь в Калькутту, чтобы избавиться от сингапурских посредников, которые срезали значительную часть навара, что стало чувствительно после того, как цены на опиум просели. Мне было без разницы, конкурентов не боялся, потому что планировал через год, самое большее через два, умотать в Европу.
— Можно, — ответил я. — Когда придет «Мацзу», присылай их. Я предупрежу капитана.
— Я благодарен за то, что ты не отказал своему старому другу! — произнес Бао Пын, после чего, перейдя на шепот, хотя мы были в комнате одни, сообщил: — До меня дошли слухи, что прибыли войска с севера, готовится нападение на хунмао инцзипи в Динхае и Нинбо.
— Меня их проблемы не сильно интересуют, но все равно спасибо, что поделился информацией! — поблагодарил я. — Передам, кому следует, но, уверен, что они и сами знают. У них очень хорошо налажена разведка, денег не жалеют.
Бао Пын покивал головой, то ли соглашаясь со мной, то ли просигналил, что услышал меня.
Я передал эти сведения командиру гонконгского гарнизона полковнику Буррелю — страдающему отдышкой толстяку, который выходил из своего кабинета только в туалет по-большому. Для остальных случаев в углу стояла высокая, почти по самое не балуй, глиняная ночная посудина с широким горлом, но бравый офицер все равно умудрялся промазывать, и в кабинете сильно воняло мочой.
— Пусть собираются, разгоним, не впервой! — отмахнулся полковник Буррель, отпил черного чая из большой фарфоровой чаши, которая китайцам служит для жидких блюд, после чего вытер огромным темно-коричневым платком красную шею сзади, а потом не менее красную грудь в вырезе несвежей, когда-то белой рубахи, и посмотрел в угол с ночной посудиной.
Я тут же откланялся, чтобы очередной промах в нее не списали на меня.
80
Четвертого июня тысяча восемьсот сорок второго года я был обвенчан с Эмили Кушинг. День был будний, среда. Процедура проходила в узком кругу на дому, потому что протестантских церквей на острове пока нет, только начали строить с месяц назад после прибытия пастора Гарри Мерсера. Он и совершил обряд во второй половине дня, чтобы сразу сесть за обеденный стол. В свадебное путешествие жених отправился один на пароходе «Прозерпина» — систершипе «Немезиды». У британцев теперь здесь тринадцать пароходов, деревянных и железных, а четырнадцатый, «Магадаскар», перевозивший почту и опиум, сгорел по пути из Калькутты.