Через неделю войска покинули крепость, расположившись в лагерях, оборудованных на холмах. В западной стене на всякий случай сделали пролом шириной метров тридцать, взорвав четыре мины из китайского пороха, который был заметно слабее европейского. В случае атаки британцы могли быстро отступить в крепость. Для перевозки снаряжения использовали пони, обнаруженных в большом количестве в конюшнях богачей. Некоторые солдаты ездили на них без седла, сильно сгибая или высоко поднимая ноги и веселя соратников.
Я все это время находился на «Немезиде». На берег сходил пару раз по утрам, чтобы купить у крестьян свежие фрукты. Днем было слишком жарко, а ночью слишком опасно. Каждый приличный китаец считал своим долгом что-нибудь продать хунмао инцзипи, или убить его, или два в одном. Позже местные торговцы поняли, что грабить их не будут, и начали приплывать к кораблям и пароходам на сампанах и джонках. Единственное, что британцы сразу конфисковали, заплатив из откупного, которое получили от населенных пунктов, расположенных выше по Янцзы, был древесный уголь. У пароходов расход топлива оказался намного выше, чем предполагали, потому что приходилось буксировать против течения почти все парусники. Китайские купцы помогли решить эту проблему. Следом за ними подтянулись проститутки. Когда к «Немезиде» подошла первая крытая джонка с девушками без предрассудков, матросы чуть не передрались. Пришлось вахтенному офицеру следить, чтобы соблюдали очередь.
За это время меня всего раз вызвали на пароход «Плутон» к Генри Поттинджеру, чтобы послужил переводчиком во время переговоров с китайцами, потому что Джон Моррисон опять слег (или присел?) из-за дизентерии. Старшим у них был чиновник-китаец с буфаном пятого ранга серебряный фазан и белым шариком на шапке — пожилой мужчина с узким лицом, напоминающем высокий равнобедренный треугольник основанием кверху. Пучок седых волос на остром подбородке мелко трясся, хотя голова, вроде бы, нет. Сопровождали его плотный военный-маньчжур средних лет и безволосым лицом, обладатель буфана шестого ранга дикая кошка и матовым шариком на шапке, и молодой, лет семнадцать, переводчик, судя по акценту, хакка, улыбчивый, гибкий душой и телом, познания которого в английском языке ограничивались, как мне показалось, самыми распространенными бытовыми фразами и руганью. Наверное, выучил их, работая слугой в трактире в Тринадцати факториях или Макао. Поскольку посол понимал меня хорошо, переводчик нужен был только для того, чтобы подтверждать, что я правильно перевожу на английский, что он и делал, постоянно кивая, хотя, как догадываюсь, понимал всего четверть того, что я говорил Генри Поттинджеру. Это была не первая делегация. Предыдущую завернули, потому что представитель британской короны потребовал, чтобы переговоры с ним вел чиновник его уровня. С поправкой на второсортность аборигенов это не ниже первого буфана. Делегация и прибыла для того, чтобы сообщить, что сюда очень спешит Киенг, губернатор провинции Лянцзян, в которой мы находились. Он дальний родственник императора и имеет все полномочия для заключения мирного договора.
Я перевел их сообщение и тихо прокомментировал Генри Поттинджеру:
— Тянут время, чтобы собрать и привести сюда войска. Уверен, что их император до сих пор не знает о захвате Чженьцзяна, что ему доложили о победе над нами, только непонятно, почему перестали приходить по Великому каналу джонки с грузами из южных провинций.
— Скажи им, если Киенг не поспешит, мы захватим Нанкин, и спровадь их. Мне с ними не о чем говорить, — приказал представитель британской короны.
Я перевел и добавил шутливо:
— Пусть пересаживается на дракона и летит сюда. Иначе и ему, и вам будет очень трудно объяснить хуанди Айсиньгёро Миньнину, как это вы побеждали, побеждали, а хунмао инцзипи вслед за Чженьцзяном захватили еще и южную столицу.
Бороденка посла продолжила трястись в том же темпе, а вот сопровождавший его военный плотно сжал губы и опустил раскосые глаза долу, чтобы мы не увидели в них переполнявшую его ненависть.
— Что ты им так долго говорил? — поинтересовался Генри Поттинджер, когда посольство удалилось.