Как только мы встали на рейде, корабль тут же окружили сампаны и маленькие джонки, готовые удовлетворить любое ваше желание: торговцы всякой мелочевкой, прачки, парикмахеры, проститутки. Последние были симпатичнее женщин-танка и наряжены в шелка, поэтому брали за услугу два или даже три цяня. На следующее утро прибыли три хонга. Это слово переводится, как ряд (торговый), и обозначает китайского купца, который купил у правительства лицензию на ведение дел с иностранцами. Вся торговля ведется только через них, образовавших гильдию (кохонг) и решавших, что и за сколько будет торговаться. С ними прибыл переводчик, юноша лет шестнадцати, довольно сносно тараторивший на английском. Не понятно, как он выучил язык, потому что этот процесс односторонним не бывает, а подданным хуанди (императора) под страхом смерти запрещено учить иностранцев китайскому. Как мне рассказали, сейчас более-менее говорят на нем несколько суперкарго, которые уже по несколько лет живут в Тринадцати факториях и имеют наложниц-китаянок, и два миссионера, англичанин и экстравагантный немец, которые перед этим проповедовали на Филиппинах, где большая китайская община.
Переводчик от имени прибывших поприветствовал капитана Бернарда Бишопа на английском языке. Я в ответ — на кантонском диалекте. К моему удивлению, реакция была сдержанной. Видимо, по большой деревне уже пролетел слух, что на корабле, прибывшим последним, есть гвайлоу, который нехило знает их язык. Это была дополнительная трудность для хонга, потому что не могли свободно обмениваться мнениями между собой. Первым делом они попытались вручить нам написанные иероглифами прейскуранты на все товары, наши и китайские. У аборигенов во все времена очень уважительное отношение к написанному. В будущем, когда китайские агенты, шипчандлеры или стивидоры, пытались развести меня, предлагал им изложить претензии на бумаге, а я рассмотрю и приму решение. На этом обычно предъявы и заканчивалось.
— Эти цены были верны, когда здесь стояло много кораблей из разных стран, а теперь мы одни. Следующий корабль будет через полгода. Многоуважаемые и мудрые хонга, понимая это, повысят цену на привезенные нами товары и снизят на свои, — сказал я и добавил стратагему, которая обычно применяется в военном деле, но ведь торговля — это тоже маленькая война: — Если хочешь что-нибудь поймать, сперва отпусти.
В данном случае я выполнял вторую стратагему «Укрась сухое дерево искусственными цветами», то есть выдавал ложное за реальное, убеждая в своей исключительной образованности, неприличной для гвайлоу, чем уравнивал наши шансы и переходил к третьей «Преврати роль гостя (слабую позицию) в роль хозяина (сильную позицию)» и четвертой «Используй цепочку уловок».
На это раз я таки удивил китайцев, включая переводчика. Не знаю, правда, всю ли цепочку все из них просчитали или ограничились только первым звеном. Судя по легкой улыбке на аскетичном лице старшего из хонга, сменившей искусственную до оттопыренных ушей, он понял всё и оценил по достоинству.
— Нам говорили, что на этом корабле есть Чингизид, предок которого служил Канси, владыке Поднебесной, и имел буфан лев, но не поверили в это. Теперь понимаем, как сильно ошибались! — пафосно произнес он.
Переводчик, видимо, сраженный моим китайским, не счел нужным переводить, поэтому члены экипажа клипера так и не узнали, что имеют дело с потомком Чингисхана.
— Вы преувеличиваете мои достоинства! Это мой предок был львом, а я лишь жалкий котенок! — поиграл я в скромность, чем сразил их окончательно.
В общем, итогом переговоров было увеличение цены привезенных на клипере товаров процентов на десять и уменьшение цены на местные процентов на пятнадцать. Пять процентов от навара упали в мой карман.
За пару дней до конца погрузки мы отправились в Сигуань, где меня познакомили с сорокачетырехлетним Робертом Форбсом, суперкарго компании «Рассел и Ко», вальяжным мужчиной, объемные бакенбарды которого явно росли за счет облысевшей, покрытой по́том макушки. Встреча проходила в офисе компании, расположенной на втором этаже склада, сейчас пустующего. Хозяин сидел за широким столом, на котором стояли сразу две бронзовые чернильницы, одна в виде морской раковины, вторая — цветка лилии, и высокий бронзовый стаканчик с обрезанными под углом гусиными перьями, хотя уже появились металлические, ручка с таким имелась у Бернарда Бишопа. Наверное, суперкарго не был таким же любителем новаций, как капитан. В месте среза гусиного пера остается пористая внутренность, которая хорошо впитывает чернила, поэтому пишет мягче и надо реже макать в чернильницу. Иногда меленькие удобства оказываются важнее. Тем более, что готовить перья — срезать часть бородки, вываривать в щелочи для обезжиривания, сушить, обжигать, закаливать в горячем песке и потом очинять — приходилось слугам. На столе рядом со стаканчиком лежал перочинный нож для повторных очинок, а все остальное пространство занимали документы стопками разной толщины или порознь, размещенные, как мне показалось, в артистическом беспорядке. Позади стула с высокой спинкой, на котором сидел Роберт Форбс, стоял юноша-китаец и с приклеенной улыбкой на лице гонял горячий воздух довольно большим опахалом из красного шелка. Поскольку лысина, лоб, нос, щеки и шея хозяина кабинета тоже были красными, создавалось впечатление, что воздух впитывает цвет ткани и переносит на кожу.