Принесли нам и полный бронзовый кувшинчик подогретого самогона, где-то с пол-литра, и Бао Пын предложил пить не по-европейски — небольшие порции малыми глотками, а полными пиалами и залпом. Наверное, решил по-быстрому выведать, что у меня трезвого на уме. Не знает, что я не тот европеец, с которыми он раньше имел дело, и что самогон был первым крепким напитком в моей жизни, выпитым в девять лет на поминках деда, после чего я вскоре заснул. Наверное, поэтому язык мне не развязывает, а до сих пор вгоняет в спячку.
Дернув две пиалы, мой, так сказать, сокувшинник налег на закуски. Не откажешь, пожрать он был мастер. Костяные палочки, странным образом оказавшиеся у него собой, так и мелькали, лишь изредка звонко щелкая друг о друга. Я так не умел, поэтому, насытившись, перешел на чай. Пьют его без сахара.
Заметив это, Бао Пын налил нам обоим в пиалы, причем себе на треть меньше.
Я сразу задал вопрос, ради которого русские и затевают пьянку:
— Ты меня уважаешь?
— Конечно! Как можно не уважать такого ученого человека⁈ — очень искренне воскликнул он.
— Тогда ты должен пить за мое здоровье не меньше, чем я за твое, — потребовал я, долил в его пиалу до краев и проследил, чтобы выпил до дна, как он следит за мной.
Как-то в Шанхае мы с подругой пошли в один очень известный ресторан, не буду его рекламировать бесплатно, где готовили китайские блюда для европейцев, то есть не очень острые. Туда часто приводят деловых партнеров из-за границы до подписания договора. Угощают щедро, особенно алкоголем, и обсыпают комплиментами, как конфетти. Отработанная веками тактика размягчения жертвы. Мне многие русские бизнесмены говорили, что их нигде не принимали так хорошо, как в Китае, но умалчивали, во что им это обошлось. Так вот, наблюдая, как обхаживают американцев, я заметил, что старший из хозяев незаметно выплескивает спиртное на пол. У китайцев принято выбрасывать под стол всё несъедобное, так что официантки поймут и уберут. Через какое-то время он показывал пустую рюмку и наливал себе и гостям по-новой. Это они пришли расслабиться, а он все еще на работе. Он должен найти их слабые места и/или развести на нужные обещания. В Поднебесной такое называется «Увести овцу легкой рукой».
На счет выпивки Бао Пын оказался слабаком. После пятой пиалы, а он заказал еще один кувшинчик, начал произносить слова медленнее и по несколько раз повторять одно и то же.
— Так что ты хотел у меня узнать? — поинтересовался я.
— Я хотел⁈ — удивился он.
Видимо, расспросы сегодня не намечались, только размягчение, но я ведь тоже на работе и хочу знать заранее, что у меня попросят завтра или через несколько дней.
— Да, — подтвердил я, — начал со слов «Расскажи мне…», потом съел жареного скорпиона и забыл.
— А что я хотел узнать? — спросил он сам себя и задумался на несколько секунд.
— Я должен тебе рассказать… — начал я и сделал паузу, чтобы он продолжил.
— Вспомнил! — вяло махнув рукой, сообщил он радостно и, ухмыляясь лукаво и облизывая пухлые губы, выдал: — Ты должен мне рассказать, где вы с отцом раньше покупали опиум и кому продавали!
Нигде и никому, но, как учит китайская стратагема, надо уметь извлекать нечто из ничего.
— Уже неважно, — как бы расстроено молвил я. — Мы перевозили и продавали чужой товар, сами не вкладывались. Шхуна утонула вместе с опиумом и деньгами, так что обе стороны убьют меня, если найдут.
— Да, не повезло вам! — с радостным сожалением произнес он и с пьяной настырностью потребовал: — Все равно скажи мне, где покупали. Я никому ни слова!
— Я тебе верю, но все равно промолчу. Иначе, если меня найдут, я подумаю, что ты предал, а не хочу терять такого хорошего друга! — отбился я.
Вообще-то, таких друзей за член и в музей, но, как учит другая стратагема, прячь кинжал за улыбкой.
— Это правильно! Мы с тобой друзья! — заявил он, помахивая расслабленной правой кистью, будто прощался со мной, после чего на полном серьезе и очень душевно, как русский человек русского человека, спросил: — Ты меня уважаешь?
— Уважаю! — придав лицу строгость, заверил я.
— И я тебя уважаю! — после чего налил нам обоим самогона в пиалы через край, расплескав грамм сто, но свою выпил где-то наполовину, поперхнулся, выплюнув часть, произнес печально: — Больше не могу, тошнит… — и попробовал встать.