— Сколько именно? — задал он уточняющий вопрос.
— По-разному. Все будет зависеть от того, сколько захотят продать через меня, сколько заберут другие покупатели. Думаю, от двадцати до сотни ящиков будет перепадать тебе, если будешь забирать быстро, — ответил я.
Мань Фа показал в улыбке белоснежные кривые зубы, включая жевательные, которые до сих пор были целы и здоровы, и пообещал:
— Ты получишь всё, что тебе надо!
Я бы очень удивился, если бы услышал другой ответ. Как догадываюсь, продавать опиум Мань Фа будет на берегах Янцзы, или Хуанхэ, или даже в столице империи, где цены в несколько раз выше. Шестьдесят пять больших ящиков сделают его богатым, а регулярные поставки озолотят.
Я все-таки предупредил на всякий случай:
— Ты же понимаешь, что за мной стоят серьезные люди. Если подведем их, последствия для нас обоих будут очень печальными.
— Можешь не сомневаться! — довольно убедительно заверил судовладелец.
Предполагаю, что всю информацию он уже имеет, потому что неоднократно бывал там. Разве что надо уточнить некоторые детали, что и сделают его люди.
Где-то через месяц вернулась «Мацзу» с грузом опиума и корреспонденцией для местных сотрудников Джон-компани и других важных лиц. В том числе письмо Чарльзу Эллиоту с разрешением выделить тридцать больших ящика опиума на оплату шпионов. Я их продал Маню Фа вместе с другими тридцатью пятью. Грузились они ночью, сразу после того, как отошли сампаны танка. «Взлетающим драконам» хакка пришлось подождать.
— Это приказ из Калькутты, — объяснил я Бао Пыну.
— В этом году всем хватит! — миролюбиво произнес он.
Действительно, мы едва успевали отвозить контрабандный опиум. И кораблей пришло больше, и мои индийские партнеры, включая Джон-компани, начала продавать налево около шестидесяти процентов привезенного. Все хотели разбогатеть побыстрее. Как я их понимал!
31
Еще через пару недель Мань Фа опять встретил меня на берегу и сказал, что информация собрана. За это время его джонки вряд ли успели смотаться до Великого канала и обратно. Значит, все разведал ранее и придержал, чтобы, как и я, набить себе цену. Отчет был подробнейший, не сравнить с моим, на семнадцати страницах латинским шрифтом, а иероглифами и того больше, не знаю сколько, потому что переписывали их по частям в течение трех дней. Вернувшись на берег с ночной смены, вместе с Мань Фа шел домой, где в моем кабинете он читал на китайском, а я переводил и записывал на английском.
— Теперь ты в доле, — пообещал я судовладельцу после составления отчета. — Думаю, потребуются сведения и о пути в Бэйдзин, любая информация о гарнизоне столицы. Понимаю, что все разузнать не сумеете, но хоть что-то. Я поговорю, чтобы за это добавили оплату.
— Хорошо, сделаю, что сумею! — улыбаясь плутовато, заверил Мань Фа.
Значит, уже все готово. Он тоже умеет думать, как минимум, на ход вперед.
Дальше была работа с Джоном Гимсоном, секретарем Чарльза Эллиота, двадцатитрехлетним коротышкой, предельно аккуратным, я бы даже сказал стерильным. Мне казалось, что каждое утро он складывает рыжеватые редкие волосины на голове одна к другой, чтобы лежали ровненько. В предыдущие эпохи я очень редко записывал что-либо, из-за чего ушла моторика руки и почерк стал… Впрочем, он и раньше был, как курица лапой. Иногда сам не мог прочитать, что накарябал. Пришлось переписывать, чтобы в Калькутте смогли прочесть. У Джона Гимсона почерк был эталонный. Идеальные буковки выстраивались в слова, как вымуштрованные солдаты в шеренги. Писал ручкой со стальным пером, и при этом ни одной помарки, не говоря уже о кляксах. Мне порой хотелось толкнуть его руку, чтобы испачкал лист бумаги, и посмотреть, что будет дальше. Подозревал, что Джон Гимсон заревет, как баба.
У меня с самого начала были хорошие отношения с Чарльзом Эллиотом. Приходящую ему почту в последнее время не просматривал, не было времени, но уверен, что, благодаря добытой мною информации, он теперь на хорошем счету у начальства. После подробнейшего отчета о пути к Великому каналу меня и вовсе начали приглашать в гости, что для британцев очень важно. То есть меня сочли своим. Правда, попросили не приводить Лианхуа. У главного смотрителя два сына, одному год, другому три, и две дочери, старшей из которых девять лет. Она, как это обычно бывает, уже все знала о местных нравах, но родители об этом не догадывались.
— Информацию получил из разных надежных источников, но головой поручиться не могу, — предупредил я на всякий случай.