— Звучит приятнее, чем переводчик, — усмехнувшись, ответил я.
— Так я тебя и представлю коммодору эскадры, — пообещал он.
— Большая будет эскадра? — поинтересовался я.
— Пока четыре корабля: фрегат «Объем», шлюп «Кут», бриг «Круизер» и шхуна «Махи», — сообщил он.
— Та самая, что была в Адене? — задал я следующий вопрос.
— Да, — подтвердил Уильям Макнахтен. — Приходилось встречаться с ними?
— В прошлом году передавал письмо коммодору Генри Смиту, чтобы следовал в Калькутту, а потом в Аден, — напомнил я.
— Ах, да! — вспомнил главный секретарь. — Что ж, тогда тебе будет проще найти с ним общий язык.
— Четыре таких небольших корабля — это маловато. Китайцы, конечно, слабы, но не настолько. Этих хватит лишь на то, чтобы защитить ваши торговые корабли в Макао, — предупредил я.
— Надо будет продержаться до следующего лета. Мне написали, что формируют эскадру из трех линейных кораблей третьего ранга и вспомогательных, в том числе четырех пароходов Ост-Индской компании, но в этом году они не успеют прийти, — проболтался Уильям Макнахтен, после чего полюбопытствовал: — Видел раньше пароходы?
— Да, — ляпнул я, а потом вспомнил, что в этих краях их пока нет, но отказываться от своего слова было поздно, поэтому сочинил на ходу: — Приближался с востока к рейду Нью-Йорка, когда мы выходили из порта, направляясь сюда. Дымил он сильно. Паруса нижние на грот-мачте и бизани были черными.
— Я видел пароходы в Лондоне. Они там сейчас в моде. Говорят, за пароходами будущее. А жаль! В парусниках живет романтика, — произнес он.
Не ожидал, что этот прожженный чиновник так юн душой и сердцем.
— Уверен, что на наш век хватит парусников, — заявил я уверенно, потому что точно знал, что пароходы их выдавят только в двадцатом веке, и перефразировал маркизу Помападур: — а после нас хоть пароходы!
Уильям Макнахтен улыбнулся, значит, слышал исходную фразу, и кивнул, соглашаясь с моей, после чего приказным тоном произнес:
— Жду тебя завтра в это же время.
Я попрощался и вышел из кабинета. В коридоре возле широкой мраморной лестницы, ведущей на первый этаж, стояли супруги Кушинг и, судя по кислому лицу худшей половины, говорили о чем-то неприятном.
Увидев меня, он перебил супругу:
— Мистер Макнахтен освободился, мне надо идти, — и зашагал в мою сторону.
Эмили обернулась, собираясь сказать что-то неприятное, судя по ее грозному лицу — и увидела меня. Приоткрытый ротик захлопнулся и искривленные губки размякли и расползлись в улыбке до ушей. Если бы муж обернулся в этот момент, то догадался бы, что слухи о неверности жены не беспочвенны. Предполагая, что такой счастливой он не видел Эмили ни разу за все годы брака. Она протянула мне обе руки и крепко сжала мои пальцы своими тонкими, горячими и сухими.
Сзади нее по длинному полутемному коридору в нашу строну шли два мужчины, наверное, мелкие клерки, поэтому Эмили сразу отпустила меня и прошептала страстно:
— Пойдем ко мне!
До двери ее комнаты мы шли молча. Эмили смотрела себе под ноги, чтобы встречные не прочитали на ее лице то, что предназначалось только мне. В первой комнате возле окна стояла индийская колыбель — вертикальная деревянная рама на широких ножках, внутри которой подвешен к верхней продольной перекладине кузовок. Рядом сидела служанка Нитя в цветастом сари и покачивала грудного ребенка в белой распашонке, спавшего на спине с раскинутыми в стороны руками и раздвинутыми ногами. Взгляд у индианки был умиленный, будто старалась для своего дитяти.
— Наш сынуля Ричард! — гордо сообщила Эмили. — Назвала так в честь своего отца, — после чего поинтересовалась моим мнением: — Тебе нравится имя?
— Да, — подтвердил я, после чего положил руку на талию Эмили и легонько подтолкнул в сторону спальни. — Поговорим там, чтобы не разбудить его.
Разговор получился стремительным. Я завалил Эмили на кровать одетой, только задрал подол платья и нижней юбки. Обошелся без предварительных ласк. После родов ее влагалище стало менее упругим и более сочным, поэтому процесс сразу пошел хорошо. Эмили изо всех сил сдерживала стоны, но они прорывались в виде протяжного мычания, а руки ее то хватали меня за плечи, то вцеплялись в простыню, причем звук был такой, будто материя рвется. Кончила быстрее и задергалась всем телом резче. После чего, молча поглаживая меня по спине, не давала перелечь с нее.
— Как мне хорошо с тобой! — прошептала она слезливо.
— Мне тоже с тобой, — признался и я, после чего предупредил: — Надо вставать, Муж может нагрянуть.