На острове Гонконг строительство тоже шло полным ходом. Эддан О’Нейл поспевал на два фронта. Мой дом рос немного быстрее, и не только потому, что был в разы меньше. Мы перетерли с архитектором накопившиеся вопросы. Я заплатил ему за уже сделанное, после чего стал лучшим другом.
— Слушай, мне сказали, что ты по-китайски говоришь. Не поможешь мне? — обратился Эддан О’Нейл с личной просьбой. — Хочу бабу завести из местных. Они не выделываются и не требовательные. Только нам привозят таких зачуханных, что смотреть на них противно.
— Они все здесь не красавицы по нашим меркам, — предупредил я.
— Это я понял, но хотя бы симпатичненькую и не тощую, чтоб сиськи были, — и он показал руками размер средних арбузов, что в будущем будет соответствовать номеру шесть с тремя плюсами.
— С такими здесь не найдешь, но поищем что-нибудь приблизительное, — пообещал я.
Лианхуа моя просьбы не удивила. Видимо, уже была наслышана о вкусах гвайлоу. Она передала пожелание ирландца через торговцев в свою деревню и за день до моего отплытия в Калькутту прибыли на торговой джонке сразу шесть девиц с феноменальными по китайским меркам внешними данными. Я не удержался и по время перевозки девушек на остров Гонконг проверил качество товара чисто на ощупь. Скажем так, на любителя.
Эддан О’Нейл оказался именно таким. От счастья он даже растерялся и долго расхаживал перед девицами, не в силах остановиться на одной.
— Можешь взять двух или даже всех! — иронично предложил я.
— Нет, я не мусульманин! — шутливо отмахнулся он и ткнул пальцем в огромную сиську одной из претенденток. — Возьму эту!
Девушка покраснела от смущения и счастья, что выбрали именно ее. Видимо, китайских парней ее прелести не восхищали.
Я предполагал, что остальных придется везти в Макао и оттуда отправлять в деревню, но их тут же разобрали другие европейцы. Наверное, профессиональные поставщики «невест», а на этом зарабатывали несколько китайцев, не понимали, что требует заказчик, и привозили не тех. Осчастливленные даже собирались заплатить мне.
— Ничего не надо, парни! Когда-нибудь окажете мне ответную услугу! — отказался я, потому что был уверен, что совершил не благое дело, а подогнал парням пожизненное наказание за все их грехи, прошлые, настоящие и будущие
59
Зима и весна прошли в тупой рубке бабла. Я бы остановился, так сказать, на достигнутом, однако мотаться в Калькутту и обратно в балласте не имело смысла, а оставаться рядом с Эмили надолго было неприлично по ее мнению.
— Когда встречаемся после разлуки, у меня такое чувство, будто это опять первое свидание, — как-то поделилась она.
Я тоже подозревал, что расставания не дают любви перемолоться в жерновах бытовухи. Так что возил из Кантона чай и обратно опиум. По объемам продаж наркоты я запросто переплевывал все вместе взятые колумбийские наркокартели из двадцать первого века. При этом британцы считали меня успешным бизнесменом, приличным членом общества, кое-кто даже намекал, что у него есть дочка на выданье, которая скрасит мою холостяцкую жизнь. Наличие любовницы-англичанки и сожительницы-китаянки с ребенком преградой не являлись. Богатый мужчина мог в этом плане позволить себе какой угодно бэкграунд.
В конце мая в Калькутту прибыл клипер из Лондона и заодно привез почту и много свежих газет, то есть всего трехмесячной давности. Один выпуск «Таймс» был в нескольких экземплярах, потому что содержал письмо Линя Цзэсюя к королеве Виктории. Послание привез в Лондон капитан британского корабля «Томас Куттс», который был квакером и по религиозным мотивам не торговал опиумом, приходил в Кантон из Бомбея с хлопком. Чарльз Эллиот пытался не пропустить его, но тогда еще не додумался стрелять. Квакер попробовал передать письмо адресату через министра иностранных дел лорда Генри Палмерстона, но тот, как я и предупреждал, отказался принять какого-то капитанишку. Послание китайского дикаря не интересовало просвещенную, каковой она себя считала, правящую элиту Британии. Тогда капитан отдал письмо в газету. Публикация вызвала бурную полемику в британском обществе. Тори, находившиеся в оппозиции, попробовали использовать ее, чтобы свалить вигов, внесли на рассмотрение законопроект о запрете продажи опиума в Китае, налаживании мирных отношений с этой страной. Победила жадность с перевесом всего в девять голосов: на пошлины с поставок китайского чая, который покупали на вырученное от сбыта опиума, содержалась половина британского военно-морского флота. Восемнадцатого марта Китаю официально объявили войну. Поводом назвали конфискацию имущества британских купцов, скромно умолчав, что это был опиум. Известие об этом и о голосовании пришло раньше, через Египет, который отделился от Османской империи.