— Предпочитаю служить победителям, — честно признался я.
— Пока ничего не ясно. Скоро все может поменяться, — возразил он.
— Это вам не ясно, а мне уже понятно, что вы проиграли, — сказал я и процитировал еще не родившегося британца по фамилии Черчилль, приписав его слова, чтобы было доходчивее, местному оригиналу: — Как сказал Кун Цю, кто выбирает позор между войной и позором, тот получает и войну, и позор.
Ци Шань оказался образованным по местным меркам, поэтому произнес извиняющимся тоном:
— Я не встречал таких у слов у нашего великого учителя.
Я бы удивился, услышав обратное. Впрочем, никто теперь не знает точно, что именно написал Конфуций, потому что многое утеряно, а что-то, еще больше, ему приписывают. В этом плане он просто находка для историков. На прахе Конфуция было взращено много научных карьер и еще больше разрушено.
— Наверное, вы не читали те его труды, которые не принято считать каноническими, — подсказал я.
— Скорее всего, — согласился Ци Шань. — Судя по глубине мысли, эти слова вполне могли принадлежать ему.
— Я бы предложил передать их хуанди и повторить столько раз, сколько потребуется, чтобы проникся смыслом этих слов, но понимаю, что их все равно не услышат, поэтому лучше промолчите, иначе будете виноваты в поражении, — посоветовал я.
Мой собеседник не поверил мне. Трудно принять то, что перечеркивает твое будущее. Завтра нет, а сегодня живем счастливо и вечно.
65
В Динхае три четверти британского гарнизона были сражены малярией, дизентерией и диареей. Виновным посчитали, конечно же, ночной воздух, принесенный с болот, как британцы называли рисовые чеки, из-за чего болезнь называли болотной лихорадкой. Тяжелых больных погрузили на транспортные суда и перевезли на остров Гонконг, который британцы уже считали своим. Там малярия была такая же качественная, но у Джон-компани в Кантоне и Макао имелись небольшие запасы хинина, привезенного из Южной Америки. Называли лекарство иезуитской корой по первым европейцам, использовавшим его, а потом завезшим в Европу. На всех запасов не хватило. Помогли налаженные контакты с аборигенами, которые малярию лечили кинхао — экстрактом из местного вида полыни с желтыми цветочками. Это растение еще используют для окраски шелка в желтый цвет.
Строительство моего особняка, как я и предполагал, затянулось. Уже возвели стены и сделали крышу, но еще много чего надо было сделать внутри. Архитектор Эддан О’Нейл клятвенно заверил, что до Рождества успеет. Как истинный католик, он считал, что этот праздник надо отмечать в своем доме.
В это время шхуна «Мацзу» пришла из Калькутты с полными трюмами опиума, который я продал вместе с трофейным, захваченным в Бохайском заливе. На саму шестимачтовую джонку покупателя так и не нашлось. Хакка и Мань Фа долго раздумывали, соблазненные очень низкой ценой, но так и не решились. Владеть таким большим судном и заниматься продажей опиума мог раньше только очень богатый и влиятельный человек, скорее всего, чиновник высокого ранга, который отберет его при первой же возможности. Ссылки на покупку у гвайлоу не проканают. В итоге джонку использовали, как плавучий склад и казарму.
Получив свою долю от продажи опиума, довольно внушительную, контр-адмирал Джордж Эллиот стал относиться ко мне еще лучше. Он решил, что договор с китайцами у него в кармане, и позволил мне заняться своими делами.
— Если что, я вызову тебя, — сказал он.
Я заверил, что примчусь сразу, но решил, что постараюсь в этот момент быть там, докуда контр-адмирал не докричится. Загрузившись чаем Джон-компани, я отправился в Калькутту. Перед отплытием мне передали прощальный подарок от друга из Хоугуаня — бронзовый кувшинчик с барельефом в виде цапли с одной поджатой лапой — с пожеланиями удачи и здоровья и слова «Ты был прав». В чем именно я не ошибся, угадать было трудно, потому что напредсказывал Линю Цзэсюю много чего. Его отправили в какую-то северную провинцию, граничащую с Российской империей, которая тоже ссылала в те края слишком умных. Когда-нибудь там образуется интеллектуальный центр планеты под названием Ссыльная долина.
Уже начался зимний муссон, поэтому до Сингапура буквально летели, иногда разгоняясь узлов до двенадцати. Ладно, пусть меньше, но ощущение полета не покидало. Там у причала грузился углем паровая канонерка или, как называли британцы, паровой фрегат «Немезида», принадлежавший Джон-компани. Длина корабля пятьдесят шесть метров, ширина почти девять, осадка в полном грузу метр восемьдесят, водоизмещение шестьсот шестьдесят тонн, две мачты с парусным вооружением, как у бригантины. По бортам примерно в начале третьей трети были колеса с лопастями, которые вертели две паровые машины мощностью шестьдесят лошадиных сил каждая. Высокая труба находилась рядом с грот-мачтой, поэтому парус-трисель, который поднимали при попутном ветре, был черным. Когда я покинул двадцать первый век, на автомобиле-малолитражке для нищебродов был двигатель такой мощности. Запаса угля хватало на двенадцать суток хода. Вооружена «Немезида» двумя поворотными тридцатидвухфунтовыми пушками (одна в носовой части, другая в кормовой), пятью шестифунтовками (по две по бортам и одна на центральном мостике), десятью вертлюжными однофунтовками на фальшбортах и установкой для запуска ракет Конгрива. Экипаж состоял из шести офицеров, двух врачей, шести кочегаров и других нижних чинов — всего около девяноста человек. Большая часть была набрана из бывших военных моряков. Джон-компани платила щедрее королевы Виктории. Капитан Уильям Холл дослужился до мичмана в королевском военно-морском флоте, после чего почти три года проработал на пароходах в США. Набравшись опыта, вернулся на родину, где и получил это назначение. «Немезида» стала первым железным пароходом, обогнувшим мыс Доброй Надежды и потом добравшимся до Китая.