По прошествии этого времени девушка, игнорируя боль в подвернутой ноге и ушибленной голове, метнулась на кухню.
***
— Хей, мы так и не попили чай, — робко произносит девушка, стоя в дверном проёме комнаты Джерома с подносом с чайником и двумя уже наполненными чашками в руках.
Это была ужасно глупая идея. Но напиток был заварен до того, как она поняла это.
— Надеюсь, после этого у меня не появится ещё и боли в желудке, — отвечает тот, нехотя сменяя горизонтальное положение вертикальным.
Снова шутит. Значит, все нормально, думает Хейли. По виду не скажешь: на носу парня уже появился заметный синяк, кровавые подтеки на скуле никуда не спешили исчезать.
— Я далеко не талантлива, но чай приготовить могу не хуже англичанина, — подняв подбородок, говорит она и, сев на край кровати, протягивает своему собеседнику кружку, а свою вместе со всем подносом ставит на стол у стены.
— Действительно, — ответил тот, залпом осушив кружку, — ты действительно не талантлива.
— Ты можешь отвечать на добро добром? — всплескивая руками, восклицает док, садясь удобно и окончательно отказываясь от образа аристократки-англичанки. И все это было из-за чая, совершенно верно.
— Дай подумать, — Джером задумчиво потирает подбородок пальцами, — Нет.
— Почему ты такой? — совсем сдавшись, спрашивает девушка.
— Какой? Умный? Привлекательный? — продолжает язвить Валеска.
— Я не об этом, хотя и будет глупо отрицать наличие у тебя этих качеств, — снова улыбается Хейли.
— В таком случае, я так хорош по неведомым мне причинам. Точно не наследственность или окружение, — произносит рыжий и почти перестает улыбаться.
В комнате повисла неловкая тишина.
— Когда я начинала работать в Аркхэме… — внезапно начинает Маккарти.
— Говоришь, как бабка, — бросает парень, смотря на чашку в своих руках.
Проигнорировав замечание, она продолжила:
— Я пытаюсь стать мозгоправом уже три года. Ещё совсем девчонкой дед таскал меня в Аркхем и показывал всяких психов, рассказывал об их болезнях, объяснял, что с этим делать. Честно говоря, мне всегда это нравилось. Я не сразу решилась связать с этим свою жизнь, но сейчас ни о чем не жалею. Знаешь, был один забавный тип с маниакально-депрессивным психозом. Когда ему было хорошо — он бегал по улице и расстреливал людей, вместо которых видел, не поверишь, говорящие кактусы, из охотничьего ружья. А когда плохо — грустил и рассказывал о своих галлюцинациях. Это были потрясающие истории. Он мог бы стать отличным писателем. Представь сам: триллер «Приключения Карла Аловерса в долине кактусов»!
И неловкость, буквально витающая в воздухе, а так же недавно пережитая встряска делают своё дело: от этой глупой и совершенно неуместной истории рыжий начинает хохотать: громко, истерически, почти подпрыгивая, сидя на кровати. И док тоже смеётся: беззвучно, опустив голову и рукой вытирая выступившие слёзы.
Девушка поднимает глаза и смотрит на объект своего воздыхания: такой, каким он ее когда-то только заинтересовал, и по каждой извилине мозга проходит едва ощутимый заряд тока. Из середины груди по всему телу разносится короткий импульс: то ли мурашки, то ли жар, то ли всё вместе. Хейли подумала, что поддалась зову своего трепещущего от любви сердца, но вспомнив, на кого у этого сердца такая реакция, поняла: это лишь разум. Её мешочек с медицинскими терминами, воспоминаниями, названиями любимых книг, англо-французским разговорником и все увеличивающейся кучкой всякого бреда и колючек, порой заставляющих совершать безумные поступки, как этот: девушка одним движением выбивает чашку из рук Джерома и, игнорируя звон бьющейся керамики, буквально набрасывается на него. Она садится на его колени, оставляя свои ноги с разных сторон от его, крепко хватает за плечи в отчаянных объятиях и не в силах сдержать полувздох-полустон, утыкается носом в его волосы чуть выше уха.
И он отвечает. Хрипло выдыхает и бесцеремонно кладет руки чуть выше её коленей. Его ладони скользят выше, к краю высоко задравшейся юбки, но не решаясь переступить запретную черту. Хейли властно прижимается к его губам своими, пытаясь превратить это в ловкую игру крови и плоти. Подстраивается под парня, помогает ему почувствовать себя хорошо, даёт понять, насколько вкусна её алая помада. Одной рукой впивается в плечо, а другой зарывается в волосы: густые, жёсткие и скользкие из-за геля, пропитавшиеся пылью и пропахшие порохом с бензином. Рыжие… Люди в шутку говорят, «рыжий-бесстыжий». Вот сейчас и проверим, думает девушка.
Она тянет руки к пуговицам на его рубашке и довольно улыбается, чувствуя его руки у себя на талии, как они подхватывают её и бросают на кровать. Хейли перестаёт двигаться в предвкушении того, что сможет утолить её жажду любви, но секунд через пять недовольно открывает глаза и с недоумением провожает взглядом Джерома. Он просто вышел из комнаты, поправляя рубашку.
«Шлюха» — просто думает он, хотя и знает, что она девственница, как и он сам. Может, это особенность психики, может впечатление от наблюдения чрезмерной распущенности матери, но факт есть факт: никакого желания продолжать у него не возникло. Он не скрывает сам от себя, что доволен тем действом, которое изначально подразумевалось как прелюдия, но не нуждается в большем.
«Идиотка» — думает Хейли, закрывая лицо руками, — «Чёртова влюбленная идиотка» — бьет себя ладонью по лбу и смеется в подушку, чтобы никто не смог услышать.
========== Часть 7. Рыжий и Док ==========
Хейли совсем не весело. Вторая бессонная ночь — это уже слишком. И снова по той же причине: злость и ненависть. Удручающее самокопание. Желание вернуться во вчерашний день и хорошенько себе врезать, потому что так не бывает. Ну не может жизнь быть настолько зеброй: подарить счастье утром, ударить вечером, а примерно через сутки вновь дать повод для эйфории и устроить апокалипсис сразу после этого.
Она лежала на кровати головой к двери и прислонив ноги к стене. Ступни забавно сводило и появлялось ощущение какой-то физической отрешённости, такое желанное и кажущееся спасительным. Хотелось медленно просочиться через мягкий матрац, чтобы в конце концов провалиться сквозь землю.
Это конец. Это определённо конец нормальной жизни и начало кошмара.
Девушка ещё долго не решалась выйти завтракать. Обычно ей приносили поднос с чаем, белым хлебом с фруктовым джемом, печеньем и прочими сладостями, которые сложно все перечислить. В этот раз она даже не надеялась на что-то подобное. Пофилософствовав и решив, что сегодня можно и не угождать своему драгоценному желудку, Хейли принялась переодеваться в уличную одежду, чтобы ненадолго сбежать из этого ставшего неуютным дома. Она со вздохом окинула взглядом своё отражение в зеркале, где стояла девушка в узких черных брюках, красной рубашке и плаще по колено того же цвета. Она отметила, что заметно похудела, хотя, казалось бы, дальше некуда. Теперь это была не миловидная стройная особа со здоровым румянцем на щеках, а болезненно тощая, у которой спутались волосы в двух низких хвостах на голове, образовались мешки под глазами, накрашенными чёрными тенями, наносимыми на ещё не смывшиеся с прошлого дня. Это был бы идеальный образ маньячки, если бы не все ещё слегка округлые щёки и так по-девчачьи вздёрнутый нос.
Хейли грустно хмыкнула и открыла дверь, предвкушая несколько часов свободы наедине со своими мыслями и свежим воздухом. Каково было её удивление, когда оказалось, что за порогом ждёт Он, можно было понять по широко распахнувшимся глазам.
Он схватил её за запястье и бесцеремонно повёл за собой без каких-либо объяснений. От неожиданности Хейли покорно протащилась за Джеромом до самой улицы, и лишь ощутив бьющий в лицо холодный ветер, испуганным и изумленным голосом спросила: