Весной 1746 года Людовик XV опять уехал к армии, но лишь на несколько недель. Дофина должна была родить, и он намеревался вернуться к этому великому событию. Дофин же оставался рядом с женой, которую любил еще больше, чем раньше. Пока король отсутствовал, мадам де Помпадур жила в Шуази. Она была то ли беременна, то ли просто переутомлена, словом, неважно себя чувствовала, поэтому ей предстояло некоторое время отдохнуть и пожить на покое, наведываясь в Версаль дважды в неделю, чтобы навестить королеву. В это время она как раз занималась отделкой первого из многих своих домов, замка Креси близ Дре. При содействии братьев Пари дело представили так, будто она сама его купила, хотя это был подарок короля. Существовавшее здание перестроил и значительно расширил архитектор Лассюранс, а Фалысоне, Кусту и Пигаль трудились над отделкой. Д’Иль разбивал парк под присмотром самой маркизы. Помогали ей с домом и господин де Турнем с Мариньи.
Состояние дофины было прекрасно, и в июле она благополучно родила. Фрейлина, которая вынесла дитя, чтобы запеленать его, сделала гримаску, которая дала понять собравшимся в приемной, что родилась всего лишь девочка. Никого это особенно не огорчило, наверняка через год можно было ожидать появления маленького герцога Бургундского. Но через четыре дня дофина внезапно скончалась к невыразимому отчаянию своего мужа. Королю пришлось силой оттащить его от ее смертного ложа. Версаль погрузился в церемониальный мрак, которым сопровождалась в те дни кончина царственной особы: повсюду во дворце и даже во дворе висели черные драпировки, всю мебель закутали в черное. Явились профессиональные плакальщицы, пели монахи и монахини, состоялось вскрытие тела умершей (обязательная процедура при кончике члена королевской семьи. Врачи сказали, что мозг несчастной был переполнен молоком), ее сердце было вынуто и передано фрейлине на серебряном подносе, затем тело выставили для прощания. Вокруг теснилась придворная толпа, было много обмороков. Прошла церемония торжественного посещения новорожденной, которая получила традиционный титул «Мадам», бесконечное ночное шествие за гробом при факелах в Сен-Дени, усыпальницу французских королей. Отвратительнее всего были, как говорят французы, figures de circonstance — приличные случаю и совершенно фальшивые горестные мины всех присутствующих. По-настоящему горевал один дофин. Покойница, юная девочка, до того стеснительная, что некоторым казалась слабоумной, совсем не нравилась окружающим, и наверное от этого горе бедняги дофина было еще тяжелее — ему было не с кем о ней поговорить. Его собеседники под видом соболезнований норовили указать на недостатки умершей, как физические, так и умственные, и тут же принимались говорить о новом браке. Ее еще не успели похоронить, как уже были назначены комнаты для «мадам будущей дофины». Молодой вдовец прекрасно понимал, что отцовские друзья ждут не дождутся, когда кончится траур, чтобы опять взяться за развлечения.
По обычаю королевская семья приготовилась покинуть Версаль, пока дофина еще лежала там для прощания. Но куда же они могли выехать так скоропалительно? В Шуази кипели работы, в Медоне не было мебели, большие дворцы, Фонтенбло и Компьень, невозможно подготовить так поспешно, а Трианон расположен слишком близко. О Марли и речи быть не могло, ведь именно туда двор удалился после смерти матери короля, и там же через неделю умерли его отец и старший брат. Так что делать нечего, приходилось ехать в Шуази. Это было страшно неудобно, маркизе де Помпадур пришлось даже уступить свою комнату одной из фрейлин королевы.
Скуку, одолевавшую весь двор во время пребывания в Шуази, еще долго на могли забыть. Охотиться нельзя, играть нельзя, а король, как всегда бывало с ним в скверном настроении, пожелтел (мадам де Помпадур сетовала: «Эта желтизна так ему вредит»), что говорило о разлитии желчи от уныния. Все хоть как-то держались только благодаря скандалу из-за святой воды. Княжеские роды Роган и Ла Тур д’Овернь, которым Людовик XIV не позволял даже заикаться об их «химерических притязаниях», поспорили с герцогами из-за права первыми окропить святой водой тело покойной. А так как король уехал, не оставив точных распоряжений на этот счет, в Версале вспыхнула отчаянная перепалка. В Шаузи и обратно полетели курьеры, король пытался уладить дело как можно тактичнее, постановив, что кропить тело водой будут только одни женщины. Но он забыл о том, что множество герцогинь имели привилегию находиться у гроба принцесс крови. Над мертвым телом дофины едва не разыгралась кошмарная сцена между этими дамами и принцессой де Тюренн (то есть, Ла Тур д’Овернь), которой удалось избежать только благодаря вежливости мадам де Бриссак и мадам де Бовилье, которые добровольно поступились своими правами. Король их потом благодарил. Общество в Шуази разбилось на сторонников обеих партий, и их горячие споры скрасили немало праздных часов. Решено было, что Роганы и Тюренны на этот раз победили, захватив всех врасплох, но что впредь допускать этого не следует.