Вряд ли можно было ожидать, чтобы двое людей со столь различным взглядом на вещи хорошо понимали друг друга или могли подолгу находиться рядом, но все-таки они любили друг друга. Когда дофин в 1752 году заболел оспой, то король, хотя сам не переболел этой болезнью, — а она была истинным бичом и ужасом того времени и много лет спустя все- таки унесла его в могилу — бросился обратно в Версаль из Компьени и почти не выходил из комнаты сына, пока не миновал кризис. Он. просиживал возле постели больного ночь за ночью. Привезли из Парижа некого доктора Пусса, специалиста по оспе, который всех веселил своей манерой говорить. «Не знаю, как я должен к вам обращаться, — заявил он королю, — но вот что я вам скажу: вы хороший папаша и мне это нравится. Не забывайте, что все мы — ваши дети и разделяем ваше горе, и не падайте духом, сына вы не потеряете».
Не узнав дофину в скромном ситцевом платье, он сказал ей: «Вы самая лучшая сиделочка из всех, что я видел. Как ваше имя, голубушка?» А когда ему объяснили, что к чему, он вскричал: «Вот пример, который я буду приводить нашим модным дамам, которые к мужу и близко не подойдут, если у него оспа!» Она же ответила, что новую дофину найти нетрудно, а вот дофина заменить невозможно. На семнадцатый день доктор Пусс взял короля за пуговицу и произнес:
— Теперь монсеньор вне опасности. Я ему больше не нужен, и я уезжаю.
Король ответил:
— Очень хорошо, но сначала вы должны отобедать.
Когда доктор уселся за стол, он нашел под салфеткой указ о ежегодной выплате ему пенсии в полторы сотни ливров. Дофин поправился, но парижане этому не радовались. Известно было, что дофином вертят иезуиты, так что многие в страхе ждали его царствования, наверняка сулившего эпоху религиозной нетерпимости. Дофину предпочитали его веселого кузена, герцога Орлеанского, которого каждый день видели в Париже. То обстоятельство, что у дофина уже появился маленький сын, во внимание не принималось — эти королевские отпрыски мрут как мухи, — и действительно, этот ребенок, как и его младший брат и старшая сестра, умер в детстве.
Дофина, которую и выбрали главным образом за то, что в ее семье все славились удивительной плодовитостью, поначалу всех перепугала, так как долго не подавала никаких признаков беременности. Каждый месяц весь двор, затаив дыхание, ждал радостной новости, но все надежды были напрасны. Затем у нее начались выкидыши на ранних сроках, через три-четыре недели. Доктора постоянно держали ее в постели, не пускали ехать в Компьень и в Фонтенбло — а вдруг она уже беременна, пусть уж лучше лежит на всякий случай. И все же эта пышущая здоровьем молодая женщина продолжала выкидывать. Наконец в 1750 году на свет появилась девочка, Мария-Зефирина, сущая шалунья и своевольница, просто маленький гусар. И с тех пор исправно каждую осень Мария-Жозефа приносила новое «дитя Франции» к большому удовольствию короля и маркизы, чьи письма редко обходились без упоминания о здоровье дофины.
«Дофина, слава Богу, не покидает шезлонга». «Дофина, без сомнения, беременна уже три месяца, мы можем начать питать надежды, если не произойдет несчастного случая». «Мадам дофина продержалась уже четыре месяца, представьте же себе мою радость». «Но все это не беда, а настоящая беда то, что у мадам дофины только что родилась девочка. Но так как уже на одиннадцатый день родильница чувствует себя очень хорошо, на следующий год она обязательно подарит нам принца. Мы должны утешать себя этим соображением и постараться даже не думать о малышке-новорожденной. Я не в силах была на нее взглянуть до сегодняшнего дня». «В пятницу мы едем в Компьень на шесть недель, мадам дофину же оставляем здесь совершенно здоровой, а дитя изо всех сил скачет у нее в чреве. Надеюсь, что с Божьей помощью оно благополучно появится на свет и окажется мальчиком. Должка Вам признаться, и Вы мне поверите, что от вида всех этих дочек у меня руки опускаются. Последняя сейчас опять в полном порядке, но будь это мальчик, мы бы умерли от страха».
Первый мальчик родился после первой же схватки, всего за десять минут, что было крайне неловко, так как при рождении принца совершенно необходимы были свидетели. Доктор, спавший в комнате дофины, сказал ей, что она должна потерпеть, пока дофин в ночной рубашке понесся кого-нибудь отыскать. «Тогда пусть бы уж поскорее, — сказала она, — ребенок ужасно лягается». Представьте себе изумление заспанного швейцарского гвардейца, когда дофин внезапно схватил его за руку, пробормотал: «Входите побыстрей и посмотрите, как моя жена рожает», — и помчался дальше, за вторым свидетелем.