Дортея постеснялась спросить о детях. Как капитан решит судьбу Маргрете…
Проезжая мимо запруды для гусей, она увидела Маргрете, стоявшую на мостках для стирки. Рядом плавала старая лоханка, Грете пыталась дотянуться до нее ножкой, при этом она громко и весело пела.
Дортея окликнула девочку, но малышка как будто не слышала ее. Дортее пришлось выйти из коляски и обойти запруду, чтобы увести ребенка от этого опасного места. Теперь она услыхала слова песни:
— Иди сюда, Грете, — позвала Дортея. В веселой детской песенке было что-то тяжелое, она явно была навеяна тем, что происходило в доме и чего девочка не понимала. — Ты не хочешь со мной поздороваться?..
— Это мои утята! — сияя сказала Грете и показала на утиное семейство, пересекавшее серую глинистую запруду, чтобы найти убежище на другом берегу.
— Вот как? Ну иди же сюда, давай обойдем пруд, и ты покажешь мне своих утят.
Маргрете покинула мостки. Она была босиком, но это еще не значило, что о ней все забыли. Со своими чуть раскосыми глазками Грете была похожа на китайскую статуэтку, смеясь, она щурила их как-то особенно лукаво. И теперь, вложив свою ручку в руку Дортеи, она с улыбкой доверила ей свой секрет:
— Ты знаешь, что случилось с тетей Марией? Она умерла! — Личико ее светилось от гордости.
Бесполезно было что-либо объяснять ребенку, чем позже она поймет, что потеряла, тем для нее лучше. Дортея только сказала:
— Я это уже знаю, мой ягненочек… Беги скорей к Магнилле, пусть наденет тебе сухое платьице.
— И у нас будут похороны! Похороны тети Марии…
— Я знаю. Дома пекут печенье для поминок. Если ты сейчас побежишь на кухню, тебе наверняка дадут его попробовать…
Убедившись, что Грете скрылась в доме и находится вне опасности, Дортея села в коляску и поехала дальше.
Как только она свернула в лес, послышался собачий лай, и с вереска на обочине поднялся капитан Колд. Со шляпой в руке он направился к Дортее — на нем был зеленый охотничий сюртук, за плечом висело ружье, капитан выглядел моложе и здоровее, чем обычно, Дортее он показался даже менее тучным, и лицо его утратило присущую ему отечность.
— Я дожидался вас, мадам Теструп. — Он положил руку на край коляски и поднял к Дортее лицо. — Никак не мог решить, должен ли я нанести вам прощальный визит или, спасовав, пренебречь долгом, — он самокритично засмеялся, — и написать вам уже из Копенгагена. Увидев же, что вы сами приехали в Фенстад, я решил поговорить с вами, когда вы поедете обратно…
Было бы хуже, если б он лежал сейчас у себя мертвецки пьяный.
— Да, капитан Колд, возможно, мы видимся с вами в последний раз…
— Да, возможно. И знаете, Дортея, мне очень грустно от этой мысли. В моем любвеобильном сердце вы занимаете более важное место, чем думаете. — Он грустно улыбнулся. — Но как бы то ни было, спасибо вам, дорогой друг, за все, чем вы были для меня все эти годы. В том числе и за то, — он понизил голос, — что вы сделали для моей бедной Марии. Я ценю самоотверженные усилия, которые вы предприняли, чтобы лишить Смерть ее добычи. К сожалению, все оказалось напрасно…
— Да…
— Вы плакали… У вас красные глаза. О, Дортея, вы, наверное, считаете меня чудовищем…
— Я прекрасно знаю, что вы отнюдь не чудовище, Колд. — Дортея пожала плечами. — Вы ничем не отличаетесь от большинства мужчин. Хотя красивым ваше поведение, конечно, не назовешь.
— Вы правы. Но позвольте напомнить вам вашу же максиму, которую я однажды слышал от вас: L’amour c’est un plaisir, l’honneur c’est le devoir.
— Мария Лангсет дорого заплатила за это plaisir, Колд.
— Да, но в жизни мы все, так или иначе, дорого платим за это удовольствие, и вам, Дортея, это хорошо известно!
— Может быть, и так. Но все зависит от того, стоит ли полученная нами любовь такой цены…
— Вы полагаете, что Мария заплатила за любовь слишком высокую цену? Не уверен… Вы видели ее сестру и ее мужа, этого кожевенника Каксрюда?.. Согласитесь, что Мария, став почтенной супругой какого-нибудь Каксрюда, не была бы счастливее.