Антиквар, не отрываясь, разглядывал Гали, все глубже погружаясь в омут ее неотразимого очарования. Наконец он продолжил:
— Давайте поступим так, мадам. Я сейчас сфотографирую икону. Вы уносите ее домой. В течение недели я проведу все необходимые маркетинговые исследования. В пятницу, если вам это будет удобно, мы встречаемся в каком-нибудь уютном ресторане. Там я расскажу о перспективах продажи вашей иконы. А вы пока обдумайте мой добрый совет — не спешите ее продавать.
Роже почти умоляюще смотрел на Гали: на этот час его меньше всего интересовала судьба иконы. Очарованного француза терзала одна только мысль — встретиться с прелестницей снова, пригласив ее на ужин, а там…
Гали, которой темпераментный (она никогда не ошибалась) южанин нравился все сильнее, успела, однако, подсчитать все возможные выгоды, которые сулило ей данное знакомство. Одарив покоренного антиквара многообещающей улыбкой, она протянула Роже визитку.
— Буду ждать вашего звонка через неделю, скажем — в пятницу. Часов в двенадцать.
С не меньшим трепетом, чем икону, антиквар принял карточку и убрал ее в стол. Он провел Гали в соседнюю комнату, профессионально оборудованную под фотолабораторию, и сделал пять снимков. Расшалившаяся прелестница приложила максимум усилий, чтобы помешать Роже работать. Изображая неподдельный интерес и пользуясь теснотой комнатушки, она почти прислонилась к мужчине, и ее душистые каштановые волосы щекотали лицо несчастного специалиста по русской старине. Бедняга в борьбе с неистовым желанием держался стойко, благословляя полумрак лаборатории. Нельзя сказать, что женщине было бы неприятно, если бы Роже не сумел обуздать естественный природный инстинкт. Напротив — ведь француз являл собой яркий экземпляр галльской мужской красоты и (в чем она нисколько не сомневалась) необузданной страсти. Гали забавлялась пикантностью ситуации, но, оценив (с немалой долей сожаления) мужество и галантность Роже, заманчиво прошептала на прощание: «До пятницы, Роже, — многообещающе опустив обязательное «мсье Тапи». — Нет-нет, не провожайте, я хочу немного побродить здесь».
Разумеется, «бродить» среди толкучки Гали не собиралась. Забравшись в салон «мерседеса», она прикидывала, чем теперь заняться. Вечером они с Пьером приглашены на ужин к Перрелям. Сейчас — она взглянула на крохотные золотые часики (подарок Пьера) — всего-то три апре миди… Время вполне позволяет прогуляться часок-другой и, вернувшись домой, принять ванну, хорошенько отдохнуть. День выдался приятный, один из чудесных дней начала парижской осени. Так куда же, быть может — в Тюильри?
Любимая скамейка оказалась свободна. Уютно прислонившись к нагретой солнцем спинке, Гали блаженно расслабилась. Не то чтобы она нервничала у Тапи, но все же некоторое актерское напряжение для подобных спектаклей требуется. Никогда заранее не знаешь, с кем имеешь дело… «Фамильная реликвия»… «Фрейлина Ольга»… Слышал бы это Бутман! Бедному Эдику, наверное, сейчас здорово икается на зоне. Красиво, главное, грамотно она сдала его властям. А что ей оставалось? Икону-то «фрейлины Ольги» — жемчужину в сокровищнице Эдика — заполучить можно было только таким путем. Мало кто знал, где Бутман хранит свое главное богатство. Гали — знала. И выжидала случая. Он не заставил себя ждать, и тут-то Гали с «чистосердечным раскаянием» отправилась в КГБ разоблачать сломавшего ей жизнь спекулянта, валютчика и торговца краденым антиквариатом товарища Бутмана. А после того как Эдика взяли, она забралась в тайничок, «взяла» икону и еще кое-что по мелочи. Бедолага Бутман понятия не имеет, благодаря кому он валит лес на Севере России. Взамен она согласилась сотрудничать с органами и ничуть об этом не жалеет — «Париж стоит мессы».
Легкий ветерок пробежался по верхушкам каштанов, а затем, прохладный и свежий, он промчался сквозь центральную аллею сада. Когда-то здесь стоял великолепный дворец, построенный для Екатерины Медичи, — «самый обширный и самый дивный в мире». Так считали современники. Ласкающее слух название Тюильри дворец получил от слова tuileries (черепица). Крытый знаменитой французской черепицей, грандиозный в готическом стиле дворец любили Генрих IV и Людовик XIV. Причем один, вслед за другим, пристраивали флигели. Сказочная роскошь дворца привела в исступление толпу черни, ворвавшуюся в Тюильри летом 1792 года. Напрасно Людовик XVI, напялив красный фригийский колпак, из окна раскланивался с бунтовщиками, — во время второго «визита» короля арестовали и отправили в Тампль. А случайный свидетель унижения слабовольного короля, тогда — безработный двадцатитрехлетний офицер, Наполеон Бонапарт через семь лет поселился во дворце как владыка Франции. Император обожал Тюильри.