— Не хочу, — сказала она, — я выпью молока.
Мы улыбнулись. Всякий раз, когда она с такой уверенностью говорила, чего хочет и чего не хочет, это вызывало у собеседника улыбку.
— Ты не поблагодарила, — напомнил Эмир.
Тевхиде повернулась к Вышибале и сказала: «Спасибо». Эмир достал из холодильника бутылку молока с надписью «Тевхиде» и налил его дочери. Некоторое время мы сидели безмолвно, и когда тишина затянулась, я спросил Вышибалу:
— Как твои дела?
— Здешние места тоже потихоньку теряют прежний шарм, — ответил он, — эти псы с дубинками распугивают клиентов.
— А полиция вообще никак не реагирует?
Оглядевшись по сторонам, он убедился, что, кроме нас, никого нет, и, наклонившись ко мне, сказал:
— Никто не собирается им препятствовать.
Эмиру явно не хотелось говорить о таких вещах в присутствии дочери, и он встал:
— Нам пора идти.
Вскоре после того, как они ушли, я вернулся в свою комнату. Деревенские щеголи направлялись на танцы. Я быстро заснул.
Во сне я видел мадам Хаят в платье медового цвета. Она танцевала, глядя на меня.
IV
— Романы «Воспитание чувств» и «Дейзи Миллер» написаны в одно и то же время. «Воспитание чувств» Флобера было опубликовано в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году, а «Дейзи Миллер» Генри Джеймса — девятью годами позже, в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году. Оба романа, на мой взгляд, не такие яркие, как их слава.
В усилителе микрофона возник гул. Причина, по которой мадам Нермин читала лекции в самых переполненных аудиториях университета, заключалась в том, что она выражала такие провокационные взгляды на литературу, которые больше никто не мог высказать с такой легкостью. Она одевалась в узкие черные джинсы и белую рубашку с поднятым воротником и ходила на красных шпильках, открыто бросая вызов «академическому стилю». У нее было узкое лицо, большие глаза — слишком большие для ее лица — и черные волосы, жесткие, как куст. Читая лекции, она снимала очки и держала их в руках, постукивая дужками между пальцев. «Литературе нельзя научить, — сказала она на первом же занятии, — я вас не могу научить литературе. Я собираюсь научить вас тому, что так важно для литературы, — литературной храбрости. Не пытайтесь существовать, повторяя слова других людей. Будьте храбрыми. Литература требует мужества, великими писателями становятся только те, кто пишет смело. На этом уроке вы узнаете, что такое литературная храбрость».
И действительно, она сдержала свое слово: каждое занятие было вызовом убеждениям.
— Давайте рассмотрим понятие свободы в этих двух книгах, — сказала она. — Мы видим свободных женщин… В «Воспитании чувств» мы сталкиваемся с женщинами, которые живут так, как им хочется, а «Дейзи Миллер» полностью основана на образе свободной женщины. Проблема, которая должна привлечь наше внимание, заключается в том, что свободная жизнь и понятие свободы проявляются в этих двух книгах по-разному. В «Воспитании чувств» женщины проживают свою жизнь в окружении запретов и правил, преодолевая эти запреты, обходя их, отыскивая тайные и непроверенные пути, не противодействуя существованию этих запретов. «Дейзи Миллер», с другой стороны, утверждает свободную жизнь, напрямую восставая против системы запретов… И мы можем видеть разницу между обретением свободы через смирение и обретением свободы через неповиновение.
Я любил этот мир, где самой большой храбростью была критика книги Флобера, постижение понятий, чувств и мыслей героев романа; я хотел жить в этом мире. Он был мне близок. Провести всю свою жизнь, обсуждая литературу, преподавая литературу, вращаясь среди людей, которые ее любят, — это была моя самая большая мечта, и я понимал это снова и снова после каждой лекции мадам Нермин. Литература была реальнее и увлекательнее жизни. Не безопаснее, может быть, даже более угрожающей, — я знал из биографий писателей, что порой творчество серьезно вредит жизни человека, но литература, безусловно, была честнее жизни. Как сказал преподаватель истории литературы Каан-бей, «литература является телескопом, направленным в бесконечность человеческой души». Я слышал его басовитый голос, произносящий: «В этот телескоп можно увидеть все сияющие звезды и черные дыры человеческой души».
С помощью книг я научился наблюдать за людьми, которых встречал, и прежде всего — за самим собой. Теперь я знал, что человеческая душа не является чем-то целым, а состоит из разных частей, постепенно срастающихся вместе. И конечно, «сочленения» между этими частями не бывают герметичны… Размышляя обо всем этом, я заметил, что стараюсь побыстрее отделаться от своих одногруппников, избегаю их, стараясь не дать им понять, что я сейчас бедный человек, что я пытаюсь скрыть правду, насколько это возможно, хотя осознаю всю абсурдность ситуации. Я боялся быть осмеянным, униженным, боялся, что меня пожалеют, и сознавал, что этот страх делает меня еще более жалким. Понимание того, что правда сделает меня сильнее и респектабельнее, не помогало мне его преодолеть. Это была одна из прорех в моей душе, и ее нелегко было залатать. Мне было стыдно быть бедным и стыдно скрывать свою бедность.