В одну из этих ночей, когда я пришел домой переодеться, я встретил Поэта, мы вместе поднялись по лестнице.
— Есть какие-нибудь новости? — спросил он.
— Нет, ждем… Тебя хоть раз забирали?
— Не раз.
— Как это было?
— Ужасно.
Потом добавил со скорбной улыбкой:
— А еще в последнее время клаустрофобия разыгралась, боюсь умереть в закрытом помещении.
— Тогда почему…
— Почему бы мне не бросить журнал?
— Да.
— Как я могу уйти, зная, что они делают с людьми?
— Но…
— Никаких «но». Вот так вот. Однажды увидев правду, вы не сможете от нее отделаться, вот почему люди не хотят ее видеть.
Вечером третьего дня от скуки и беспокойства мы придумали игру. Один из нас цитировал фразу или описывал сцену, а другой пытался вспомнить, перу какого автора она принадлежит.
— «Дружба предполагает прежде всего уверенность — это и отличает ее от любви».
— Юрсенар.
— «Не только пороки, но даже и случайные несчастья дурно влияют на нашу нравственность».
— Генри Джеймс.
— «В конце концов, как и Сам Всемогущий, мы делаем все по своему образу, за неимением более подходящего образца, и наши изделия говорят о нас больше, чем наши исповеди».
— Не знаю, кто это?
— Бродский.
— «Редко встретите вы человека, облаченного в непроницаемую броню решимости, который будет вести безнадежную борьбу до последней минуты».
— Кто еще такое напишет, кроме Конрада?
— «Мужчины и женщины по-разному заблуждаются».
— Дэвид Герберт Лоуренс.
— «А на самом деле он не человек. Он гриб!..»
Она рассмеялась и прикрыла рот рукой. Все в кафе обернулись.
— Ты меня рассмешил, — сказала она, — как ты вообще это вспомнил… Экзюпери.
Мы сидели за тем столом четыре дня и четыре ночи, ели ватрушки, играли в игры, молчали и не сводили взгляда с двери напротив. Мы чувствовали, что боль, тревога, отчаяние и бессилие, как стальная проволока, связывали нас вместе. Я не утешал ее, нет, наша близость не позволяла нам утешать друг друга. Иногда ее глаза наполнялись слезами и она протягивала руку, чтобы взять мою. Мы были и соратниками, и любовниками. «Я никогда не забуду того, что ты сделал», — сказала она лишь однажды. Я не сказал ничего.
Утром четвертого дня Сыла внезапно вскочила с криком: «Папа!» Возле маленькой двери стоял мужчина. Когда она побежала, ее чуть не сбила машина, я еле удержал ее в последний момент.
Она обняла отца.
— Как ты?
У него отросла борода, лицо побледнело, а глаза запали. Одежда была испачкана.
— Я в порядке, дочка, — сказал он.
— Что произошло?
— Они заставили меня подписать бумагу, что я не буду судиться, чтобы вернуть свое имущество.
— Пойдем, — сказала Сыла.
Мы сели в машину, ее отец сел на заднее сиденье, Сыла села рядом со мной.
— Фазыл был здесь со мной все эти четыре дня.
Ее отец посмотрел на меня и сказал:
— Спасибо, ты терпел трудности из-за меня.
Я довез их до дома, они вышли из машины.
— Подожди меня здесь, — попросила Сыла. Я ждал. Она вернулась через полчаса. — Отвези меня в очень ветреное место, — сказала она, садясь в машину, — где ветер дует как сумасшедший.
Я отвез ее на высокий мыс, где пролив встречается с морем.
— Подожди, — сказала она и вышла из машины.
И встала лицом к морю.
Дул сильный северный ветер. Я слышал его вой из салона. Сыла встала лицом к нему и раскинула руки. Она стояла так довольно долго, отдаваясь порывам ветра. Словно ветер омывал ее.
Потом вернулась в машину.
— Я замерзла, — сказала она, — теперь возьми меня и согрей.
Мы вернулись в гостиницу. Пачка сигарет, которую я купил для нее, лежала рядом с крестьянами.
IX
Три женщины танцевали на сцене в красных лифчиках, расшитых серебряной нитью, и с голыми животами. Длинные шифоновые юбки с разрезами до талии в нескольких местах распахивались при каждом движении, обнажая стройные ноги вплоть до темной промежности. Они похотливо покачивали из стороны в сторону своими широкими бедрами, делая маленькие шажки и двигаясь в такт резкому ритму дарбука и плавной игривости кларнета, их бедра словно жили отдельной жизнью. Свет отражался от блесток на их топах и юбках. Внезапно танцовщицы засунули руки под юбки и вытащили три флажка. Размахивая ими, они продолжили свой сладострастный танец. В зале раздались бурные аплодисменты. Танцовщицы с флагами представляли собой настолько странное зрелище, что трудно было поверить, что это происходит по-настоящему. Груди, бедра, животы, флаги — все трепетало в унисон.