Потушив сигарету, она посерьезнела.
— Фазыл, — сказала она, и я уже выучил, что, когда она собиралась сказать что-то важное, она начинала с «Фазыл».
— Я получила свой паспорт, поехали отсюда… Эти Якубы не дадут нам жить здесь.
Я промолчал, и она продолжила:
— Мы еще можем получить стипендии в университете, где учится Хакан. В общежитии есть даже комнаты для пар. Будем оба учиться и работать. Может, ты станешь там ассистентом и останешься в университете. Крестьян и богов заберем с собой.
— Не знаю… А моя мама?
— Она приедет к тебе позже. Ты все равно не видишь здесь свою маму. А позвонить можно и оттуда.
Я замолчал и задумался. Она, повернувшись, смотрела на меня.
— Нам не обязательно жить вместе только потому, что мы собираемся вместе уехать, — сказала она. — Мы можем жить отдельно, если хочешь. Не чувствуй себя обязанным.
— Почему ты так говоришь?
— Не знаю… ты не выглядишь заинтересованным, возможно, у тебя что-то другое на уме.
Я прижал ее к кровати за запястья.
— Я несу чепуху.
— Фазыл…
— Я несу чепуху.
— Фазыл…
— Я несу чепуху.
— И я.
— Ты действительно несешь ерунду. Как тебе пришли в голову такие мысли?
— Не знаю… Ты видишь, как мы живем, ты видишь, что случилось, но тебе не хочется ехать.
— Потому что я размышляю… Думаю о деньгах, о своей матери, об учебе. Я размышляю, как нам справиться с этим.
— С меня хватит, — твердо сказала она, — я уезжаю. А ты думай. Захочешь — поедем вместе. Но я не могу больше оставаться здесь, все время бояться, переживать о том, что с нами будет. Я устала бояться.
Она уходила обиженной, сказав лишь: «Подумай хорошенько». «Я подумаю», — ответил я. На самом деле она была права, я тоже начинал уставать. У меня никогда не будет такой богатой жизни, как раньше, но я тосковал о жизни, в которой мои руки не потели бы от страха, когда я редактирую статью. Безмятежность, которую обещало место, где рассвет не является временем арестов, меня очень привлекала, но я не мог решиться. Я также осознавал, что приближается время, когда мне придется принять решение. Но я не мог.
— Я не принимаю важных решений, — как-то сказала мадам Хаят, — я принимаю только мелкие. Маленькие решения делают меня счастливой.
— Близится время, когда всем придется принять важное решение, — сказал я.
— Будем надеяться, что для нас это время не придет.
После того как я отвез Сылу, я вернулся к себе в комнату. Вышел на балкон. Посмотрел на улицу. Толпа поредела. С каждым днем улица становилась все более малолюдной. Люди сидели по домам. Рестораны стояли полупустые.
На следующий день я пошел на занятия, и в столовой было очень многолюдно. Мадам Нермин пришла выпить чаю, как королева, навещающая своих подданных. Она приходила иногда, и все студенты собирались вокруг нее. Разговаривая с ней за пределами класса, все ощущали свою привилегированность. Хотя она не была красивой женщиной, она обладала лучезарной дерзостью, самоуверенностью, иногда переходящей в высокомерие. Она обладала несокрушимым достоинством мастера своего дела, и это всех впечатляло. Она говорила немного свысока, так уверенно и так доходчиво, что казалось, будто литература существует для того, чтобы мадам Нермин могла говорить о ней. Полагаю, у всех студентов мужского пола имелись фантазии, связанные с ней, и она обожала провоцировать эти фантазии с недосягаемого расстояния.
Когда я вошел, все смеялись над ее шуткой, которую я не расслышал. В этот момент толпа зашевелилась, вбежал какой-то парнишка и сказал: «Полиция здесь». Мадам Нермин состроила такую гримасу, словно увидела что-то уродливое. Встала. «Пойдемте посмотрим», — сказала она.
Мадам Нермин шла впереди в красных туфлях, а ученики следовали за ней. Мы все вышли во двор. Там стояли два полицейских автобуса. Студенты из других корпусов глазели на них. Мы выстроились за мадам Нермин. Она обратилась к офицеру с рацией, стоящему впереди:
— Что происходит, господин полицейский?
Казалось, она впервые в жизни разговаривала с полицией.
— Вы кто такая? — спросил офицер.
— Я профессор литературы.
Мужчина осмотрел мадам Нермин с головы до ног и долго разглядывал ее красные туфли.
— Профессор, да?
— Что происходит, господин полицейский? — повторила мадам Нермин.