— Впрочем, забудь. Чем занимаешься, когда уезжаешь?
— Ничего пока не известно, — сказал я, — с деньгами вопрос не решен, не уверен, что смогу уехать.
— Тебе надо уезжать, в этих местах уже не будет счастья, они взяли тебя на заметку. Если с тобой что-то случится, я и правда уже больше не выдержу…
— Ты преувеличиваешь, — сказал я.
— Ах, Антоний, — сказала она, — неужели настали дни, когда ты стал безрассудным, а я поумнела?
Она скрестила ноги, и они исчезли под юбками. Этого было достаточно, чтобы взволновать меня. Как саженец, посаженный в ее почву и выросший там, я развивался в соответствии с ее климатом, воздухом и влагой, я зависел от нее, и даже если бы увидел ее издалека в переполненном аэропорту, на вокзале, на митинге, я затрепетал бы, взволнованный малейшим ее движением. Она — мой волшебник Мерлин, богиня Геката. Я не мог избавиться от ее чар, и никто другой не мог дать мне счастья, которое давала она, я чувствовал это. Эта зависимость также дарила мне странное чувство уверенности в том, что я никогда ее не потеряю.
Она знала меня, знала этот мой взгляд.
— Что с тобой, Антоний? — спросила она.
Моя нервозность испарилась, ко мне вернулась уверенность.
— О чем ты говоришь?
— Сейчас нельзя, — рассмеялась она, — я так устала… Дай мне выздороветь, тогда и выпустим пар.
Впервые мне было отказано.
— Не вешай голову, — промолвила она, — я же говорю, потом расслабимся. — И снова стала серьезной. — Ты торчишь здесь из-за денег?
— И это тоже, но…
— А что Сыла? — спросила она самым обыденным тоном.
— Она все оформила, скоро уезжает.
— Она умная девочка.
Мы замолчали. Молчание затянулось. Вазы были пусты, и дом выглядел пустым. Мы как будто оказались на вокзале, и все, что нужно было сказать, надо было говорить быстро, но слов было так много, что они не могли вместиться в этот короткий отрезок времени, все они застревали у меня в горле и сдавливали его.
— Какие новые документальные фильмы ты посмотрела? — спросил я.
— В последнее время настроение не очень, я ничего не смогла посмотреть.
— Кто заботится о тебе, когда ты болеешь?
— Я сама забочусь о себе.
— Мне приглядеть за тобой? Я останусь здесь, буду ухаживать за тобой. Приготовлю все, что ты скажешь.
— Ах, Антоний… — простонала она. Потом добавила: — Когда я болею, то предпочитаю быть одна. Не хочу, чтобы ты видел меня больной, тебе наскучит…
— В болезни и здравии… — засмеялся я.
— Достаточно только в здравии, — мягко произнесла она.
Я хотел настоять, но понял, что моя настойчивость не сработает. Словно было что-то в нас, независимое от нас самих, большее, чем мы, непреодолимое, несмотря на наши желания, словно между нами возникла гибкая и прочная стена, невидимая и упруго отталкивающая, стоило только ее коснуться.
— Давай, иди уже, — сказала она, — я устала, хочу прилечь.
— Ты не хочешь меня?
— Я буду в порядке через несколько дней, — ответила она, — сейчас я и правда устала.
Я встал. Мадам Хаят проводила меня к двери… Я стоял на пороге и смотрел на нее. Протянул руку и вытащил заколку, золотисто-рыжие волосы упали ей на плечи. Она смотрела на меня, не двигаясь.
Потом медленно закрыла за мной дверь.
Спускаясь вниз, я думал о выражении, которое появилось на ее лице, прежде чем закрылась дверь: что это было? Ее взгляд был подобен взгляду оракула, который видит будущее и спокойно принимает то, что сокрыто в нем, отказываясь от бунта и борьбы. Я уже видел эти тончайшие, тронутые печалью улыбки людей, покоряющихся судьбе.
Я чувствовал, что меня разрывает на части, и пытался успокоиться, повторяя про себя ее слова: «Я буду в порядке через несколько дней». Она никогда ничего не объясняла и не оправдывалась, поэтому не стала бы лгать. Она будет в порядке через несколько дней.
Через три дня я обнаружил подсунутую под дверь банковскую квитанцию, кто-то перевел деньги на мое имя. В графе отправителя невозможно было прочитать неразборчивые буквы, в назначении платежа стояло: «на поездку в Канаду». Я пошел в банк. Сказал, что мне пришли деньги, и показал квитанцию. Меня отвели к сотруднице. Это была ухоженная молодая женщина. Она взяла квитанцию, проверила информацию на своем компьютере.
— Вам отправлено сто тысяч лир, — сказала она.
Меня заполнила безмерная радость, независимая от всех других чувств, радость человека, спасенного с тонущего корабля. Я вдруг позабыл обо всем, обо всех, про весь мир, был только я, и я был спасен. Все, что я пережил после смерти отца, все, кого я повстречал, все чувства, которые я испытал, стерлись, не оставив и следа. Я был свободен.