— Какого такого?
— На преступника.
— Я дошёл до точки, когда должен был изменить себя.
Логан всё ещё так близко, и я слышу, как он сглатывает, слышу его дыхание.
Мужчина до сих пор слегка пахнет жвачкой с корицей, но этот запах подавлен бокалом виски. Не понимаю, куда он дел свою жвачку; и странно, что я заметила такую деталь. Логан не касается меня. Просто стоит в моём пространстве.
Почему я не отталкиваю его?
— Переосмысление собственного «я» сложная работа, — говорю я.
— Да. Точно, — мужчина указательным пальцем касается моего подбородка. Просто трогает. Не разворачивая к себе, просто касается. — Почему у тебя появилась необходимость изменить себя, Икс?
— Потому что я... потерялась.
Это форма правды, лишённая конкретного содержания.
— Ты что-то недоговариваешь, Икс.
— Да.
— Что насчёт твоего настоящего имени?
— Я уже тебе говорила. Меня зовут Мадам Икс.
— Совсем не испанское имя.
В его словах присутствует улыбка, но я не смотрю на него, чтобы удостовериться в этом, а просто слышу её, и она достаточно ослепительна в своей красоте.
Я долго и медленно вздыхаю.
— Это единственное имя, что у меня есть.
Я чувствую, как его улыбка исчезает. Мои глаза меняют свой фокус, и теперь я могу видеть своё отражение в оконном стекле. Его взгляд исследующий, а прядь золотых волос падает на лоб. В уголках его глаз маленькие морщинки, как будто мужчина долгие часы щурился от солнца. Его кожа обветренная, загорелая. Грубая. Логан красивый, но жёсткий и резкий, опасность так и сочится из его пор. И в тоже время он почему-то совершенно нежный. Настолько сильный, настолько уверенный в своей способности устранить любую угрозу, что ему нет необходимости держать осанку. Тигр в джунглях, который знает, что является королём.
— Икс. Почему Икс?
По своей воле мой взгляд следует к картине на стене. Логан отворачивается от меня, и я вздыхаю с облегчением. Иду за ним и становлюсь рядом, перед «Портретом Мадам Икс». Он рассматривает её. Мы смотрим на картину в тишине в течение долгого, долгого времени. Я вспоминаю. А Логан, возможно, ищет подсказки. Он ничего не найдёт ни в мазках художника, ни в композиции, ни в теме, ни в использовании чёрного, белого и коричневого цветов, ни в изгибе её шее или линии носа, ни в бледности её кожи или положении её руки. Единственные подсказки находятся внутри меня.
— Я потеряла себя. Потеряла... ту, кем была. Кем могла быть. Я потеряла... всё. И потом увидела эту картину. Не знаю почему, но она меня поразила. У меня не было ничего, ни имени, ни прошлого, ни будущего. А эта картина... она... стала что-то значить для меня. Я каким-то образом увидела себя в ней. Не знаю. И никогда не узнаю. Но я выбрала именно её. Мадам Икс. У других портретов того времени есть названия. Но у этого... Просто... Мадам Икс. Ты знаешь, у девушки на картине есть имя: Виржини Амели Авеньо Готро. Но на этом портрете она Мадам Икс. Предмет живописи, ни больше, ни меньше. Что-то в этом имело для меня значение.
Я ожидаю комментария, чего-то глубокого и значимого. Вместо этого Логан поворачивается и направляется через комнату к противоположной стене к картине «Звёздная ночь» Ван Гога.
— А эта?
— Просто нравится мне, — я пожимаю плечами.
— Бред собачий.
— Логан, — я хмурю брови от такой внезапной и жёсткой грубости.
— Скажи мне правду или прикажи заткнуться, только не лги.
— Не лгу. Я увидела её, и мне понравилось. Я чувствовала себя опустошённой... пустой. Оцепеневшей. Тот вид оцепенения, при котором у тебя столько чувств, но ты просто перестаёшь чувствовать любое из них. Я не могла их выразить, ничего не могла. А эта картина? Он так много выражает. Одиночество, но в то же время мир. Искажение, смятение, страсть. Даже безумие. Здесь есть за что зацепиться, хотя бы даже за церковный шпиль. Ты смотришь на картину и видишь так много всего. Куда бы прошлое ни привело тебя, есть что-то от этой картины в тебе. Конечно, тогда... я ничего этого не знала. Даже своего имени. Я просто... знала, что могу смотреть на «Звёздную ночь», и это поможет мне понять некоторые вещи в моей голове.
— У меня так много вопросов, — когда Логан произносит это, его голос тихий, как будто признаваясь в тайне, он боится, что та его разрушит.
— У меня тоже, — в этих словах гораздо больше правды, чем я могу выдержать.
Я вынуждена отвернуться, чтобы позволить себе усесться на диване. И обнаруживаю, что разглядываю шотландский виски, а мои пальцы обёрнуты вокруг стеклянного стакана. Пробую его губами. И да, мои губы касаются слабого следа на ободке бокала, где его рот прижимался к стеклу: близость. Мои губы горят, горло жжёт, а глаза слезятся, я кашляю, глотаю, и снова кашляю. Жидкий огонь мчится по моему горлу, растекаясь по животу и венам.