Из глаз Паолины перестали катиться слезы, хотя она продолжала сотрясаться от рыданий. Сейчас, когда помада на ней размазалась, а пудра оказалась начисто смытой слезами, передо мной начало возникать лицо прежней юной Паолины из Аяччо.
— Да он никакой нам толком и не брат. Заставляет нас называть его «сир» или «Ваше Величество». Когда мне нужно с ним встретиться, я должна сначала попросить его об аудиенции. И еще он обращается ко мне «мадам», точно к совершенно незнакомому человеку. Между нами нет больше привязанности, нет родственных чувств… нет больше счастья. — Паолина стиснула мою руку. — Он говорит, что счастье — это обычный предрассудок, — прошептала она. — Что главное для нас — судьба, что все мы должны осуществить свое предназначение.
— Уж он-то свое, точно, осуществил, когда стал императором, — сказала я холодно.
Паолина вздрогнула, точно приходя в себя, и неуверенно посмотрела на меня. Она провела рукой по глазам, по волосам, стараясь, как видно, припомнить, что же успела тут наговорить мне. И вдруг она совершенно протрезвела.
— А император тебя уже видел? — спросила она.
«Да, видел», — подумала я и ответила:
— Нет.
Паолина злорадно хихикнула.
— Я возьму тебя с собой в Мальмезон. Пускай Наполеон увидит тебя рядом с этой проклятой Жозефиной. Ты, любовь его юности, предстанешь прямо перед его супругой. Пусть он снова влюбится в тебя. Поделом ей, этой высокомерной, высокородной сучке.
Что ж, все Бонапарты одинаковы. Для них имеют значение лишь их собственные эгоистические желания. Паолина даже не подумала обо мне; ей и в голову не пришло спросить меня, хочу ли я снова встретиться с Наполеоном, хочу ли я, чтобы он снова влюбился в меня и, наконец, хочется ли мне еще любить его, готова ли я полюбить этого человека заново. Она нисколько не задумывалась о том, что сделал со мной Наполеон. Ее беспокоило лишь, как она, новоиспеченная дворянка, сможет посильнее ужалить столь ненавистную ей урожденную аристократку. Я встала.
— Уже поздно. Я должна ехать, мой друг ждет меня.
Паолина тоже попыталась подняться, однако ноги отказывались держать ее. Нисколько не смутившись этим обстоятельством, она снова раскинулась на софе и спросила:
— Ты уже упоминала о нем. Это русский князь, не так ли? Я без ума от русских. Ну и какой же он? Высокий? Сильный? Красивый? Наверное, страстный и неистовый?
Я не могла не рассмеяться. Паолина нисколько не изменилась. Ее все так же по-настоящему интересовали в жизни исключительно мужчины — ее собственные, а также принадлежащие другим женщинам. Я подумала и решила, что, пожалуй, стоит представить ей князя Долгорукого. Она завладеет им, а ему будет казаться, что это он прибирает ее к рукам. Во всяком случае, они вполне сумеют найти общий язык, а я тем временем получу свободу и смогу воспользоваться ею по своему усмотрению.
— Мой князь — высокий, красивый, сильный и очень страстный, — сказала я с улыбкой. — Великолепный мужчина. Я покажу его тебе, чтобы ты смогла по достоинству оценить все его мужские качества.
Паолина настороженно отнеслась к тому, что я нисколько не ревную своего кавалера. Она недоверчиво посмотрела на меня своими холодными блестящими глазами.
— Когда? — спросила она с интересом. — Когда ты мне его покажешь?
Я подумала о том, что у нее глаза Наполеона, такие же бесчувственные и бессердечные. Недаром Карло предостерегал меня в отношении всех Бонапартов. Это действительно ужасное семейство.
— Скоро, — ответила я. — При нашей следующей встрече. Ты знаешь, где я живу. Постарайся связаться со мной.
Я была абсолютно уверена, что Паолина так и сделает. Ведь русский князь — это именно то, чего так не хватало в ее богатой коллекции.
Дома меня ждал князь Долгорукий. Рассказывая ему о своем визите, я с особым интересом, как будто впервые, рассматривала его. Я как бы старалась увидеть его глазами Паолины. Он все еще был неотразим. Несмотря на то, что лицо слегка опухло от чрезмерного употребления водки и шампанского, в его темных глазах под полуопущенными веками по-прежнему сохранялось то характерное сладострастное и томное выражение, которое так увлекает и обольщает женщин. В то же время его сильное тело не утратило своей мужской привлекательности. Паолине он непременно понравится, а она понравится ему. Ведь он ведет далеко не монашеский образ жизни. Он наверняка соблазнится этой болезненной, истеричной девочкой-женщиной с ее непредсказуемыми капризами и неудержимыми вспышками раздражения — соблазнится в надежде покорить и сделать послушной своей воле. Я не испытывала никаких колебаний по поводу моего сводничества и мысленно уже считала это свершившимся фактом. Князь Долгорукий был неверен мне, как и я ему. Однако я предпочитала знать тех женщин, которые на какое-то время завладевали его вниманием. Таким образом, я получала возможность направлять и контролировать его любовные приключения. Я держала его за тонкую ниточку наших общих интересов — ниточку, сотканную из взаимной выгоды и настоящей дружбы.