Сейчас я впервые увидела Наполеона вплотную. Разглядела с невероятной отчетливостью. Мое сердце билось ровно, и колени не дрожали. Это нездорового вида лицо с желтоватой кожей, обвисшими щеками и тусклыми серыми глазами не имело практически ничего общего с тонкими чертами, светившимися от какой-то внутренней энергии, моего бывшего возлюбленного. Его тело стало округлым, а выступающий живот туго обтягивал простой генеральский мундир, сидевший на Наполеоне так, словно он в нем родился. Со стороны Наполеона не последовало никакой особенной реакции. На его губах появилась чуть заметная улыбка, однако глаза остались все такими же строгими.
— Я счастлив снова видеть вас, мадам, — проговорил он, и я отметила про себя, что он до сих пор окончательно не избавился от корсиканского акцента. — Да, Корсика… Много времени прошло с тех пор.
— И Марсель… Много времени прошло с тех пор, — поправила я.
Жозефина внимательно наблюдала за нами. Она почувствовала, что за этими словами скрывается гораздо больше, чем лежит на поверхности. Глаза Наполеона чуть-чуть сузились, улыбка исчезла. Паолина была разочарована — зрелище, на которое она так рассчитывала, не состоялось. Пытаясь каким-то образом исправить положение, она прощебетала:
— Феличина в Париже совсем недавно. Она приехала из России.
Бернадот склонил голову и бросил на меня пронзительный взгляд. Наполеон подался вперед.
— Россия, — повторил он с явным интересом и заговорил, растягивая слова: — Мой добрый брат Александр правит огромной, но нецивилизованной страной. Он правильно сделал, что присоединился ко мне. Если мы будем вместе, то сможем стать властителями мира. — Он взглянул на меня, ожидая услышать одобрение.
— Ваше Величество, я совершенно не разбираюсь в политике, — произнесла я извиняющимся тоном. — Во всяком случае, не лучше, чем раньше. Я была в России по личным делам и также исключительно по личным делам приехала в Париж.
Наполеон посмотрел на меня с определенной долей недоверия. И тут вмешалась Жозефина:
— Давайте перейдем к столу. Потом у вас будет еще предостаточно времени для воспоминаний.
За столом я оказалась между каким-то адъютантом и туговатым на ухо придворным. Напротив сидел Бонапарт, то и дело бросавший в мою сторону задумчивые взгляды. Стоило мне немного наклониться вперед, и в конце длинного стола я могла видеть Наполеона. Тетя Летиция никогда не позволила бы ему есть подобным образом. Беседуя с набитым ртом, он с лихорадочной поспешностью поглощал еду и выпивал один бокал вина за другим. На его восковом лбу выступили капли пота, и он время от времени смахивал их нетерпеливыми движениями руки. Казалось, он вообще не замечает, что он ест и что пьет. Всем гостям волей-неволей приходилось поспевать за ним. Вкусные, изысканные блюда подавались к столу и уносились обратно чуть ли не одновременно. Это был обед галопом, проходивший в той же неприятной и болезненно возбужденной атмосфере, которая вообще царила в этом доме. Теперь я поняла, почему кожа у Наполеона такого бледного оттенка — он вел нездоровый образ жизни, и это не могло не сказаться на его желудке и пищеварении. Я невольно позавидовала выдержке и спокойствию Жозефины. Она ела с изящной утонченностью, успевала давать распоряжения слугам жестами и легким наклоном головы.
— Кофе будет подан в Золотом зале, — объявила она своим приятным, мелодичным голосом.
Я встала из-за стола голодной, чувствуя, что мне придется переваривать, главным образом, впечатления от увиденного за столом. В этот момент ко мне пристроилась Паолина.
— Он не посмел в ее присутствии. Ведь он все еще у нее под каблуком, — назойливо зашептала она. — Я устрою так, что он предложит тебе осмотреть оранжерею. Я уверена, что там, когда за ним не будет такого наблюдения, он непременно даст волю чувствам.
Я же не была уверена в том, что мне очень хочется видеть проявление чувств Наполеона, но пытаться отговорить Паолину от ее замысла оказалось еще более сложным делом. Когда все гости пили кофе и слуги разносили коньяк и ликеры, она принялась настойчиво нашептывать что-то на ухо Наполеону.
Мне не понравилось самодовольное и похотливое выражение его лица, которое становилось все более заметным по мере того, как он слушал Паолину. А речь, несомненно, велась сейчас обо мне. Что же такое она может ему говорить? Но, что бы это ни было, желаемый результат был достигнут. Наполеон вскочил на ноги.
— Княгиня Боргезе хотела бы увидеть туберозы и азалии. Не беспокойтесь, мадам, — сказал он, обращаясь к Жозефине, — я возьму на себя функции сопровождающего. — С этими словами Наполеон предложил Паолине руку. Уже возле двери он обернулся и сделал мне приглашающий жест следовать за ним. — Мадам, не желаете ли вы к нам присоединиться? — спросил он, мгновенно сделав меня центром внимания.