Это было очень кстати, поскольку ноги едва держали меня. Неприятное, смутное опасение перешло в уверенность: надвигается нечто ужасное.
Фуше продолжал говорить своими короткими, лаконичными фразами:
— Не имеет никакого смысл отрицать давным-давно установленные факты, миледи. — Он стал перечислять: — С 1794 по 1799 годы вы жили в Англии, где вышли замуж за лорда Уильяма Сэйнт-Элма. С 1800 по 1801 годы находились в Вене вместе с месье Карло Поццо ди Борго, да и еще мистером Брюсом Уилсоном. С 1802 по 1807 годы — в России. А сейчас, с сентября месяца, проживаете здесь, в Париже, по фальшивым документам.
Это был конец. Моя погибель просто и буднично явилась ко мне в образе этого худого человека в фиолетовом камзоле и ярко-зеленом жилете, который всего лишь несколькими произнесенными словами разрушил все. Я вспомнила предупреждение Карло: «…любой британский подданный будет считаться военнопленным…» Значит, теперь я буду арестована и отправлена в тюрьму? Кто может помочь мне? Кто меня спасет? Каким образом Фуше удалось так много узнать обо мне? Интересно, он действует по приказу Наполеона? Неужели это сам император послал за мной своего шефа полиции? Я внимательно взглянула в лицо Фуше.
Он прочитал вопрос в моем взгляде и покачал головой.
— О вашей настоящей личности в Париже известно лишь одному человеку — шефу полиции.
Его лицо цвета серой глины оставалось непроницаемым, как маска. Неужели он один знает, кто я такая? Чего же он хочет от меня? Может, это шантаж? Нет! Всем известно, что Фуше обладает огромными богатствами, а если уж он так хорошо осведомлен обо мне, то для него не секрет, что в моем распоряжении нет таких больших средств, чтобы купить его молчание. А если он хочет просто переспать со мной? Нет, про этого человека нельзя сказать, что у него в жилах течет горячая кровь. В женщинах для него нет никакой притягательной силы. Сеять террор и получать от этого удовольствие, обладать необходимой для этого властью и укреплять эту власть — все это значит для него гораздо больше, чем любое чувственное или какое-либо другое удовольствие в жизни.
На губах Фуше проступила ироническая улыбка — он опять сумел разгадать мои мысли.
— Вы ошибаетесь, миледи, если полагаете, что можете оказать на меня какое-то воздействие с помощью вашего роскошного тела. Я не мистер Джеймс Уилберфорт, не император Александр и не князь Долгорукий.
Он знал решительно все, и это вывело меня из себя.
— Нет, это вы ошибаетесь, Ваше Превосходительство, если думаете, что у меня столь примитивные намерения. С первого же взгляда я поняла, что у вас нет ни нервов, ни чувств, ни страстей — вы можете наслаждаться жизнью исключительно с помощью вашего ума. — Я перевела дыхание. — У меня нет сомнений в том, что ваш визит означает гибель — мою или чью-либо еще.
Фуше ответил мне широкой улыбкой. Большинство людей становятся красивее, когда улыбаются, но Фуше стал от этого еще более отвратительным. Обнажившийся ряд мелких острых зубов сделал его похожим на оскалившуюся лисицу. Он сказал:
— У вас горячий рассудок и холодное сердце. Вы решительны и бесстрашны. И это несколько осложняет дело.
Я и в самом деле не чувствовала больше страха перед ним. Теперь я твердо была намерена не дать захватить себя врасплох. Маловероятно, чтобы всемогущий шеф полиции лично явился сюда для того, чтобы арестовать меня. Для его прихода ко мне должна существовать какая-то иная причина. Он выложил передо мной все сведения о моей персоне для того, чтобы запугать меня. Значит, это все-таки шантаж! Почему я решила, что выкупом могут быть только деньги? Существует сколько угодно грязных сделок, имеющих гораздо большую цену, чем деньги. Я посмотрела Фуше прямо в глаза.
— Могу я теперь узнать причину вашего визита ко мне? — спросила я напрямик.
— Браво, миледи. — Фуше смотрел куда-то чуть в сторону от моего левого плеча.
Я подумала, что он просто не может смотреть людям в глаза, и откинулась поудобнее на спинку кресла. Фуше ничего не говорил, я тоже молчала. Он делал эту паузу специально для того, чтобы вывести меня из равновесия. Я ждала. Молчание нарушалось лишь гудением первых весенних пчел, кружившихся вокруг гиацинтов и нарциссов на клумбе за открытыми настежь окнами. Наконец Фуше заговорил:
— Я так много знаю о вас, миледи, что могу позволить себе быть с вами абсолютно откровенным. Думаю, нет нужды лишний раз напоминать о бесполезности рассказывать потом кому бы то ни было об этом нашем разговоре — во Франции имеет вес лишь мое слово, а мои связи гораздо важнее ваших.