Во время последнего из таких Общественных Визитов она сошла в зал, заставляя Секретную службу и Дэвида сходить с ума. Но, после громкой лекции от Руководителя штата, Дэв обещала вести себя хорошо.
Как только аудитория успокоилась, Дэв остановилась перед кафедрой. Он улыбнулась толпе и сказала:
– Привет.
Зал взорвался аплодисментами.
* * *
Лаура поерзала на стуле, наблюдая за спящей матерью. Темные круги залегли под глазами старшей женщины, ее светлые волосы выглядели тусклыми. Они были в больнице Святого Андрея в Нэшвилле, в том же самом крыле, в котором Лаура навещала мать и в предыдущие разы. Те же самые коридоры вызывали воспоминания о плохих моментах, которые она хотела бы забыть. Сейчас биограф желала находиться где угодно, только не здесь.
Чуть раньше Говард Страйер спокойно объяснил дочери, что депрессия Анны приняла худший поворот… что, на самом деле, ее матери становилось все хуже и хуже, начиная с Рождества. И она попыталась покончить с собой.
Мать Лауры сходила в бакалейный магазин и накормила кота перед тем, как раздеться и забраться в холодную пустую ванну. Говард не был уверен почему, но Анна не потрудилась заполнить ее водой. С помощью острого ножа для чистки рыбы она разрезала себе оба запястья до костей и закрыла глаза, терпеливо ожидая смерть. Анна сорвалась на мучительные, неподдающиеся контролю, рыдания, когда Говард пришел домой за аспирином и нашел ее все еще живой, хоть и истекающей кровью.
Лаура пристально смотрела на унылую призрачно-белую фигуру матери. Этот вид, в совокупности с запахом больницы и болевшим весь день животом, заставил ее задрожать. Но Лаура не могла бы честно сказать, что была удивлена попыткой самоубийства. Анна боролась с почти изнуряющими депрессиями с совершеннолетия. Это была третья попытка, которую Лаура помнила, другие две прошли через ее детство незамеченными.
Когда Лауре было восемь, она вошла в комнату, когда мать пыталась перерезать себе запястья. Женщина плакала и беспомощно возилась с безопасной бритвой, чье лезвие она как-то сумела освободить от пластиковой оболочки. Лаура пыталась успокоить ее, в конце концов, была вынуждена ждать, пока ее мать практически потеряет сознание, прежде чем девочка смогла подойти и помочь ей.
Второй попыткой было наглотаться снотворного, но Анну вырвало прежде, чем таблетки смогли нанести достаточно много ущерба. Результатом стала головная боль и шесть месяцев госпитализации, прежде чем она смогла нормально действовать. Ее послали домой с кучей антидепрессантов и ироническим рецептом снотворного… на случай, когда ее бессонница снова появиться.
Но те дни казались такими далекими, и боль от этой последней попытки нахлынула новой волной. Говард ушел в кафетерий за большой чашкой кофе, оставив Лауру наедине с матерью.
Весеннее солнце лилось в чистые окна, нагревая комнату, окрашенную в успокаивающие зеленые тона. Веки Лауры потяжелели, но она знала, что слишком напряжена для того, чтобы спать. Вместо этого она спокойно сидела, присматривая за человеком, который, как предполагалось, должен бы был присматривать за ней.
Лаура чувствовала в основном грусть. Но был и гнев и тяжелая вина, так как часть ее задавалась вопросом, не выиграет ли ее мать, перейдя в другой мир, чего она так сильно жаждала. Не было ли эгоизмом заставлять ее продолжать жить, когда она столь ясно хотела обратного? Это не было криком о помощи. Говард не должен был вернуться раньше и, в отличие от других попыток Анны, эта не была окрашена нерешительностью. Она хотела умереть. Это было столь же просто, как и сложно. Кто, доктора, или сама Лаура, или ее отец, должны были сказать ей, что она не может этого сделать?
Анна пошевелилась и медленно повернула голову к Лауре, впервые с начала дня открывая глаза.
– Привет, милая. – Сказала она мягко, когда ее пристальный взгляд остановился на дочери. Выражение лица Анны было воплощенным отчаянием, и Лаура с мукой смотрела, как лицо матери исказилось болью, когда она поняла, что произошло, и каков был результат.
– Привет, мама. – Хрипло ответила Лаура. Ее подбородок слегка дрожал, и она пыталась успокоить дыхание, медленно подходя к кровати матери. Что она могла сказать? 'Я рада, что ты жива, несмотря на то, что ты не рада этому. Папа и доктора спасли тебя, так что теперь ты сможешь провести Бог знает сколько времени, в госпитале или сидя на наркотиках?'
Анна попробовала поднять руки. Ее глаза ошеломленно расширились, при виде ремней, которые прочно привязывали ее к кровати.
– Я не смогла ничего сделать, не так ли? – Прошептала она отрывисто. Затем мать отвернулась от Лауры, смирившись с еще одной неудачей.
Раздался мягкий стук в дверь, и Лаура повернула голову. Анна Страйер попробовала сесть, замешательство было написано у нее на лице. Низкий резкий звук вырвался из ее горла. Почему ее не оставят одну?!
– Ш-ш-ш… Отдыхай, мама. – Спокойно сказала Лаура, стараясь абстрагироваться от почти нечеловеческого звука, который резал уши и заставлял разрываться ее сердце. Она нежно поправила одеяло матери, стараясь не смотреть на ремни, которыми были привязаны к кровати ее руки и ноги, и на белые бинты, обернутые вокруг запястий. – Я пойду, посмотрю, кто это.
Лаура наклонилась и неуклюже поцеловала мать в щеку. Затем она направилась к двери, которую уже открыла крупная чернокожая медсестра.
– Да? – Спросила Лаура, задаваясь вопросом, зачем она вообще стучала.
– Мисс Страйер? – Женщина говорила с сильным акцентом, растягивая слова и добавляя в них лишние слоги.
– Да.
– Телефонный звонок для вас, мадам. Это – из Белого дома, – сказала медсестра, и страх отразился в темно-шоколадных глазах. – Доктор сказал, что вы можете взять трубку в зале заседаний, хотя он и только для персонала. Поторопитесь. Это срочно, мадам.
Лаура медленно кивнула, чувствуя новую волну спазмов в животе. "Что на этот раз?"
– Секундочку. – Она повернулась обратно к матери. – Я должна ответить на этот звонок – он по работе, мама. Я скоро вернусь.
На мгновение она подумала, что ее мать не слышала ее. Но тогда Лаура заметила, что серые глаза, такие же как и у нее, были открыты и смотрели в пространство. Она была в сознании, но не здесь. Лаура попробовала понять, как… попробовала вычислить, когда ее мать настолько ушла внутрь себя. Чтобы попытаться догнать ее и попросить вернуться домой…
Несмотря на все ее усилия, сердцем она понимала, что не было никакой надежды на возвращение ее матери, и никакая ее помощь не будет достаточной, чтобы та смогла найти путь домой. Никогда.
С беззвучным вздохом Лаура вышла из палаты.
– Пойдемте, – сказала она медсестре.
В конце коридора находилась маленькая комнатка с круглым столом и шестью стульями, кофеваркой и телефоном с видеосвязью. Это было все.
– Вы можете принять вызов здесь, мадам. Когда я вернусь в комнату медсестер, то сообщу оператору, чтобы включал.
– Хорошо…
– Мне жаль, – сказала медсестра искренне, – мне больше ничего не известно. – Она покинула помещение. Лаура сцепила пальцы на те тридцать секунд, которые прошли до того, как связь заработала.
Появилось изображение Джейн по пояс над телефоном, стоящим через стол от Лауры. В ее глазах стояли слезы, а лоб прорезали глубокие морщины.
– Лаура?
Блондинка побледнела при виде выражения на лице Джейн. Она облизала внезапно пересохшие губы.
– Да?
– Мне жаль, но я… – Джейн сделала небольшую паузу, чтобы собраться с мыслями, и Лаура почувствовала, как ее беспокойство все растет. Независимо оттого, что это было, это было плохо. Очень плохо. – Это – Дэв… Был несчастный случай. М-м-м… нет, не так, – Быстро поправилась Джейн. – В нее стреляли, Лаура.
Лаура мигнула, глупо глядя на Джейн. Слова секретаря с трудом проникали в ее мозг.
– Ч… Что?
– В Дэвлин стреляли, Лаура. – На сей раз, голос Джейн был тверд. – Около двадцати минут назад. Дэвид просил, чтобы я позвонила тебе.