— Где — ты — была? — произносит Фаусто медленно, с ударением на каждом слове, будто студент театрального училища на репетиции.
Хороший вопрос! Где я была? Надо что-нибудь придумать.
— Бегала, — говорю я вслух, — знаешь, джоггинг!
— Где?
— В саду Трокадеро, напротив.
— С каких — пор — ты — бегаешь? — спрашивает ошеломленно Фаусто, все еще словно на уроке риторики.
— С тех пор, как ты пропал, дорогой. Я безумно скучаю. Не могу же я день и ночь заниматься домашним хозяйством!
— А — это — что — такое? — Он показывает на мою мокрую одежду.
— Я упала в большой фонтан, — сухо отвечаю я, — мне надо срочно принять ванну, я насквозь мокрая. Пусти, мне холодно!
Фаусто не двигается с места. Протягивает руку с сигаретой.
— Супермен, — показывает он на мою грудь. Морщится и допивает виски. — «Мадам придет сегодня позже», — передразнивает он мою запись на автоответчике. — Где ты была всю ночь?!
Действительно, где же я была? Ведь всю ночь напролет не бегают по Парижу в тяжелых деревянных сандалиях.
— Лунатизм! — Я сладко улыбаюсь. — А где ты был последние семнадцать дней?
Фаусто молчит. Слегка покачивается, и мне вдруг становится ясно, что он абсолютно пьян и лишь с трудом держится на ногах. Отсюда замедленная речь, отсюда осоловелый взгляд. Теперь еще и голова падает на грудь. Какое счастье! Мне это хорошо знакомо. Когда протрезвеет, ничего не вспомнит.
— Почему ты не позвонил? — спрашиваю я, выждав минуту. — Я так была бы рада. Тогда бы я не ушла!
— Потому, потому, потому! — говорит Фаусто и сует потухшую сигарету в рот. На красивом ковре лежит кучка пепла. Фаусто жует окурок и закрывает глаза.
Я разглядываю его словно чужого. На нем вещи, которые я никогда не видела. Откуда взялся этот уродливый зеленый пиджак? Эти бежевые брюки? Зеленое не идет Фаусто, оно делает его бесцветным. Зеленое убивает его, как розовое — альбиноса!
Фаусто поднимает свою гриву и пытается улыбнуться, что удается ему лишь наполовину. Выглядит он ужасно! Постарел, лицо серое, под глазами черные круги, уголки рта опущены. Чем бы он там ни занимался, это не идет ему на пользу. Зачем это ему? Что гонит его от меня?
Подныриваю под его рукой, которой он перекрыл вход в коридор. Вернувшись спустя почти час в спальню, свежая, чистая, благоухающая гвоздиками, я застаю Фаусто стоящим в раздумье перед нашей кроватью. Он безмолвно смотрит, как я запрыгиваю под одеяло. Выжидаю.
— Ты пополнел? — спрашиваю наконец, потому что он выглядит потолстевшим.
— Еще как! — с трудом выдавливает Фаусто и, покачиваясь, смотрит на меня.
— С чего бы это? Ты вроде работаешь не покладая рук?
— От забот, — отвечает с ухмылкой Фаусто.
— От забот худеют.
— А я наоборот! Посмотри, какой я жирный, мое пузо все время растет, я страшнее ночи. Это твоя работа. — Он тянет себя за галстук.
— Да что ты? Я тебя неделями не вижу.
— Я неделями спрашиваю себя, чем ты занимаешься, когда меня нет дома. Вуаля — пять кило сала от волнений! — Он плюхается на край постели и пытается снять ботинки.
— Где ты был все это время? — спрашиваю я ледяным тоном.
— Деньги зарабатывал! Для тебя, моя маленькая козочка, чтобы ты могла бегать в саду Трокадеро!
— И где же ты зарабатывал деньги? Уж не здесь ли, в Париже?
— А-а-а, все бы тебе знать. Не скажу!
С одним башмаком он справился. С другим возникли проблемы. Я автоматически нагибаюсь и помогаю ему.
— Ох, как славно! Обслужи меня, голубка! Что может быть лучше собственной родной козочки. — Он падает на спину и тщетно пытается расстегнуть рубашку.
— Что ты праздновал в пятницу, неделю назад? В «Куполе»? — спрашиваю я и снимаю с него рубашку.
— Где, дорогая?
— В «Куполе». А потом в «Селекте».
— Не помню.
— Вспомни, пожалуйста!
— Слушаюсь! Помоги мне справиться с ремнем! Не могу расстегнуть. Я так устал. Не спал всю ночь. И брюки! Они мне тесны. Вот уж не предполагал, что у меня такие сложные брюки! Это ты их купила? — Он глубоко вздыхает и с интересом наблюдает за моими мучениями. С ремнем я справилась, теперь на очереди молния. Заело. Я дергаю туда-сюда.
— Эй, поосторожней с гениталиями! — испуганно орет Фаусто. — Поаккуратней! Ты что, кастрировать меня хочешь?
Бросает на меня злой взгляд. Я вздыхаю.
— Делай сам, если тебе не нравится!
Фаусто встает на ноги. Брюки падают на ковер, за ними летит белье. Вот он уже голый. Смотрит на меня с ухмылкой. Эта ухмылка мне хорошо знакома!
— Погляди, какой я красивый!
Любуется своим темным и тугим украшением, торчащим вверх. Теперь еще ставит ногу на край кровати и салютует.
— Вив ля Франс!
Незабываемая картина: его член, бедро и вытянутая правая рука в безукоризненно точной параллели устремлены ввысь. К сожалению, знаю по опыту: сейчас он станет назойлив. Фаусто хотя и меняется в лежачем положении, но только когда трезв. Стоит ему перепить — лучше спасаться бегством.
— Да здравствует Франция! — повторяет громче Фаусто. — В вашей стране вальсов нет таких мужчин, как я, даже в сильном подпитии сохраняющих высокую потенцию! Поцелуй гордость нации, рабыня! Отдай дань!
— Приказывать можешь своим рабочим, — говорю я, скрестив руки за головой, — мне ты не платишь. А если тебе надо кого-нибудь унижать, ступай в бордель.
— Ах, мой сладкий ангелочек, я не хочу проститутку. Я хочу свою законную жену! Открой свой прелестный ротик, моя красавица, и впусти меня!
Фаусто подносит мне к носу свою гигантскую темную штуковину.
Я со скучающим видом закатываю глаза. С глубоким вздохом отворачиваю голову. Фаусто пытается меня схватить, промахивается и начинает опасно качаться.
— Осторожно! — вскрикиваю я, но уже поздно. Он с шумом опрокидывается у кровати и лежит неподвижно.
Тоже знакомо! Теперь он будет так спать, пока не протрезвеет, и я освобождена от обязанностей.
Опираясь на локти, разглядываю своего безжизненного супруга. Он хорошо смотрится в этих восточных покоях, на мягком толстом темно-синем ковре. Даже напившийся до бесчувствия, с легкой полнотой, он все еще умопомрачительно красив. А красота для меня играет важную роль! Я ведь из семьи художников! Уродливое убивает меня! С щемящей тоской гляжу на его длинные, стройные ноги, мускулистые руки, широкие плечи, львиную гриву и тонкое лицо: прямой нос, светлые брови, такой родной рот. Мой взгляд скользит вниз, на его роскошный темный фаллос, все еще в жизнерадостном ожидании торчащий вверх! Почему он не съеживается? Интересно. Может, у Фаусто эротические сновидения? Ну почему он не может быть нормальным, милым, надежным, честным, верным? Относился бы хотя бы вдвое лучше ко мне, я никогда бы не пошла к другому.
Фаусто спит глубоко и крепко. Но мне что-то мешает!
Он пахнет дымом. Очень сильно. Я только сейчас замечаю это. Свешиваю голову с кровати. Запах усиливается. Но это не трубка или сигара, Фаусто пахнет не табаком, а копченостями! Опять? Откуда это?
Вылезаю из постели, сажусь на ковер и обнюхиваю его. Весь Фаусто благоухает, как огромный копченый окорок. От него уже исходил такой запах, когда он поздно приходил домой. Правда, не такой сильный.
Так же пахло от него перед приемом в Версале, в первую годовщину нашей свадьбы, и на следующий день, когда мы вместе обедали на острове Сен-Луи. Глаза у него тогда были покрасневшие, а лицо расцарапанное! Было такое впечатление, что он явился прямо из коптильни!
Сплошные загадки! Сейчас разгадаем! Я вскакиваю. Посмотрим, где он был. Перешагиваю через безжизненное тело и бегу в его комнату. Дверь заперта! Тем хуже! Обыскиваю одежду Фаусто, перерываю все карманы. Ничего! Ни платка, ни зажигалки. Однако это меня не обескураживает. Я знаю, чего хочу. Если сегодня он мне не скажет правду, я натравлю на него детектива!
Фаусто спит до двух дня.
Я уже поела, когда он появляется. На него жалко смотреть: помятый вид, в дурном настроении, в уголках рта залегла страдальческая складка. Я стою на кухне в своем домашнем африканском лиловом платье, с подколотыми волосами и выжимаю апельсиновый сок. Лолло ушла к себе наверх, до четырех у нее перерыв на обед.