Дальнейшее я отказываюсь понимать!
Гитарист проходит мимо меня, как чужой. Он мастерски игнорирует меня! Что случилось? Ослеп он, что ли? Автоматически следую за ним. Он останавливается около портье и начинает с ним долгий разговор. Я подхожу к нему.
— Спасибо за прекрасную музыку, — говорю я и протягиваю ему руку. Она повисает в воздухе.
— Мерси, — бросает он мимоходом, хватает портье за руку и проходит мимо меня на улицу. Более недвусмысленного отказа трудно и вообразить. Остаюсь стоять в полном недоумении.
Зачем он тогда просил подождать его? Зачем гладил щеку, трогал за коленку? Зачем полночи сверлил взглядами? Для чего? Чтобы потом, когда я растаю, послать меня ко всем чертям? Или испугался меня вдруг?
Я выхожу из клуба и почти бегу к стоянке такси. Перед аптекой в Сен-Жермен нет ни одной машины, зато очередь человек в девяносто, до самой улицы Сент-Пер. Теперь придется ждать до умопомрачения, пока подойдет моя очередь. Ненавижу эту стоянку. Здесь можно простоять всю ночь напролет, а идти домой пешком слишком далеко. Неожиданно подходит гитарист, с опущенной головой и в полном одиночестве! Он с довольным видом размахивает инструментом, аккуратно упакованным в темный чехол. Он не замечает меня, смотрит как сквозь стекло и занимает очередь за мной.
Может, он любит мужчин? Наверное, так оно и есть! Может, я ему понравилась, и он подумал, с этой женщиной я мог бы при случае, а потом мужество оставило его? Такое бывало со мной. Или разыгрывал старые шуточки голубых: пробудить любовь из тщеславия, без единой искорки чувства! Флиртовать, пока женщина не начнет пылать, а потом вылить на нее ушат холодной воды!
Ну да ладно! Мы, женщины, играем в эту игру со времен Адама и Евы. Так что мы квиты!
— Добрый вечер, Тиция! — раздается вдруг за мной знакомый голос с сильным американским акцентом. — Вы меня не узнаете?
Я оборачиваюсь. Конечно, я его знаю, этого красавчика-блондина. Это Боб, журналист, мой поклонник на празднике Томми Кальмана. Какая неожиданность!
— Привет! — радостно откликаюсь я. — Что вы здесь делаете?
— Я был в «Бильбоке», так же, как и вы. Но вы меня проигнорировали.
Мы оба смеемся. Он становится рядом со мной. Такси нет и в помине. Мы начинаем болтать по-английски.
— Это продлится не меньше сорока минут, — считает Боб и смотрит на свой дорогой «ролекс». — Тебе уже пора домой? Может, пойдем в «Виллидж» и выпьем еще по бокалу?
— Что это за заведение? — осторожно спрашиваю я.
— Журналистское кафе. Довольно маленькое и тесное, но страшно забавное. Оно открыто до шести. Там есть пианист, а бармен — большой оригинал. Бет роскошное вино. И пиво. Словом, все, что захочешь. Все лучше, чей здесь прозябать,
— Это далеко?
— В ста метрах. На улице Гошон!
— Отлично! Идем!
Боб мне весьма кстати! Я так разгорячилась музыкой, тремя часами эротических видений, всеми этими любовными песнями и страстными мелодиями, что не желаю ехать одна домой! Была бы я мужчиной, отправилась бы сейчас в бордель! Семьдесят девять одиноких ночей! Лучше не думать об этом, а то впору броситься на шею этому красавчику.
Судя по его виду, это то, что ему нужно. Он явно нуждается в нежности. Что-то в его жизни не ладится, хотя он и не говорит об этом. Но мне достаточно одного взгляда.
Мы пересекаем улицу, делаем десять шагов и входим в дверь, из которой доносится музыка и — к сожалению — запах табака.
Клуб симпатичный, народу не очень много. Несколько американцев, англичан, известный австралийский репортер. Все друг друга знают, Боба тоже громко приветствуют.
Мы садимся за свободный столик у стены напротив длинной стойки бара. Заказываем минеральную воду. Я испытываю жажду, а у Боба была «длинной» предыдущая ночь. Пианист доигрывает последние такты «Моей забавной Валентины», захлопывает ноты и уходит домой. Замечательно! Музыки у меня сегодня было предостаточно, и теперь можно поговорить, не напрягая голоса.
Боб опять одет так, будто сошел с мостков салона высокой моды!
Отлично сшитый светлый костюм с широкими плечами, на поясе брюк заложены мягкие складки. Яркий платочек в кармане, явно ручной работы, галстук из того же материала.
Белокурые волосы подстрижены лесенкой, глаза ярко-голубые. Ухожен до кончиков ногтей, хотя ничего изнеженного в нем нет. Его что-то гложет изнутри. Мы беседуем, от личных вопросов он уходит. Но я давно узнала (от Глории), что он в близких отношениях с женой Томми Терезой. В Нью-Йорке. Не исключено, что ради нее он и приехал в Париж!
— Ты все еще живешь в отеле? — спрашиваю я.
— Да, к сожалению! — Он замолкает.
— Дорого — или?.. Боб краснеет.
— Дороже, чем в Нью-Йорке. Но я не могу найти квартиру.
— Я нашла одну. Случайно. Но она еще не готова.
— Разве ты не замужем? — удивленно спрашивает
— Замужем. Но я ушла от мужа. — Он задумывается.
— Тебе иногда бывает одиноко? — Я киваю.
— А тебе?
— Мне тоже!
Мы молчим. Между нами пробегает эротическая искра.
— Париж мне не нравится, — подает голос Боб, — думаю, что скоро поеду домой.
— Ты продвигаешься по службе?
— Нисколько! Здесь самая настоящая мафия, туда и не прорвешься! — Он смотрит на часы.
— Ты хочешь вернуться в отель? — тут же спрашиваю я.
— Ни в коем случае! Это то, чего мне хочется меньше всего!
— Почему же ты все время смотришь на часы? Боб опускает взгляд.
— Потому что… потому что я не хочу, чтобы ночь пролетела так быстро. — Он опять замолкает.
Я быстро соображаю.
— Ты хотел бы посмотреть мою квартиру? — решаюсь я.
— О да! — Он сразу расцветает. Глаза сияют, на губах улыбка. — Ты сваришь мне кофе? У тебя дома есть молоко?
— У меня все есть. Знаешь что, пусть бармен закажет нам такси. Мы больше не будем стоять в очереди. Если повезет, через четверть часа мы у меня.
В полчетвертого мы на улице Копер. Он вдруг становится страшно разговорчивым. Он восхищается квартирой, мебелью, почти готовым фри. Вид из окон спальни приводит его в такой восторг! Он декламирует стихотворение про луну, помогает мне на кухне, приносит кофейник в салон, по-домашнему располагается на моем тибетском ковре и разливает кофе. Я удобно сижу в кресле в стиле ампир, в воздухе электрические разряды. Боб ест меня глазами, полными обожания!
Но как только он выпивает свою чашку, сразу же становится тихим-претихим! Сидит и мрачно смотрит перед собой. Я пытаюсь развлечь его разными темами, все безрезультатно! Он отвечает односложно либо вообще не слышит вопроса. Это тянется какое-то время. Что такое? Кофе парализовал его разум?
Меня вдруг осеняет догадка.
Бог ты мой, все шишки на меня валятся. Еще один уникум! Боб — тихий молчун!
Бывают и громкие молчуны. Они тоже не говорят ничего конкретного, и уж ни в коем случае: «Можно у тебя переночевать?» Нет! Такого они никогда не произнесут, скорее откусят себе язык. Но они напевают и насвистывают, ставят кассеты и пластинки, курят и пьют, барабанят пальцами по мебели, упускают ценное время, и ночь пролетает!
Тихие молчуны не барабанят!
Они только бормочут еле слышно: «Мне нужно идти!» И надеются… на что? На чудо? На невидимый кран, который перенесет их в спальню? Без того, чтобы выглядеть сначала немножко смешным, держаться за ручки, гладить по волосам, говорить нежные слова?
Боб лежит на ковре и не двигается. Лишь бы не показывать чувства! Он хорошо смотрится в моем салоне. Но настроение изменилось. Тихие молчуны всегда привносят такую ноту. Между ним и мной вдруг образовалась глубокая пропасть.
Только что было так уютно, а теперь воздух между ковром и моим вольтеровским креслом почернел, и в нем зависло что-то сковывающее. Мы оба смотрим перед собой и слушаем тиканье часов на камине. Наконец я поворачиваю голову и смотрю на него. Он лежит с закрытыми глазами!
— Ты устал? — нарушаю я тишину и зеваю, ведь уже четверть пятого. Слава богу, утром мне не надо никуда идти!