— Тиция.
— В честь знаменитого художника?
— Точно.
— У нас почти всех называют в честь олимпийских богов, — поведал Фаусто, — кроме меня, разумеется!
Я помедлила секунду.
— У нас дают имена в зависимости от места зарождения, — скороговоркой произнесла я, — мой отец зачат в кровати с балдахином небесного цвета, его назвали Целестин[1].
На другом конце провода молчали.
— Ах, вот как? — донеслось потом из трубки. — Такого я еще никогда не слышал. Хорошо, это вы мне объясните в деталях потом. И вот еще что: сделайте мне любезность и наденьте платье. Никаких юбок, никаких костюмов. И главное, никаких брюк! Симпатичное платье, лучше классического покроя. Не слишком короткое, ниже колен. У вас есть что-нибудь в таком роде?
У меня было такое!
Меня, правда, удивили строгие предписания — никогда бы не сочла Фаусто таким консерватором, но в платьях недостатка у меня не было. Часть своего гардероба я всегда покупала в Вене. А французы без ума от «австрийского стиля». Они обожают национальный костюм.
У меня их предостаточно.
Я выбрала свое любимое зимнее платье в национальном стиле, сшитое на заказ из замши небесно-голубого цвета с зеленой опушкой на рукавах и у горловины и пуговицами из оленьих рогов от груди до колен. Красный пояс, зеленые туфли, бусы из топазов.
Сюда бы хорошо подошли серьги. Порой я выгляжу слишком уж строго, аскетично, и блеск в ушах придаст мне больше уверенности. Но из всех серег мне подходят только большие кольца, притом только определенного размера. По-настоящему безукоризненных я пока еще не встречала, но рано или поздно, я в этом уверена, они мне попадутся. А пока я лучше не буду носить никаких. Только волосы, расчесанные щеткой до блеска. И два гребешка, чтобы обуздать копну. Капелька духов. Я была готова!
Никогда не забуду наше первое свидание. Когда я мысленно оглядываюсь назад, оно мне кажется еще более странным, чем тогда.
Инструкциями по выбору платья дело не ограничилось. Фаусто потребовал еще и суперпунктуальности. Я должна была явиться ровно в девять, и он настаивал на том, чтобы ни на минуту раньше или — боже упаси! — позже. И поскольку я ничего не хотела испортить в первый же раз, я уже в восемь вышла из дома. Опять шел сильный снег. А когда в Париже выпадает снег, всюду начинается хаос.
Заказать такси было невозможно. «Перегружено», — объявили мне по телефону.
Все же мне повезло. Я вышла на улицу, и красная «хонда» подхватила меня прямо на углу улицы Гренель.
В машине было слишком жарко, водитель нервничал, мы с трудом продирались через вечерний поток машин и густую пелену белых хлопьев на авеню Боске и через Сену, и, хотя путь был недолог, я едва не опоздала. Лишь без пяти девять я стояла на авеню дю Президент Вильсон.
Но что это была за дверь! И какой шикарный дом! Огромный, словно замок. Мозаика на полу, колонны, мрамор, повсюду зеркала. Лестницы устланы зелеными коврами, лифт из латуни, дерева и стекла. Это был самый фешенебельный дом, в который я когда-либо была приглашена в гости, и я радовалась, как ребенок. Французы редко приглашают к себе домой. Чаще всего они встречаются в ресторанах. И хотя, благодаря своей профессии, я бывала во многих роскошных квартирах, приглашение в такой дом — большая редкость.
Ровно в девять я нажала кнопку звонка. Дверь тут же отворилась. Дворецкий в темной ливрее впустил меня внутрь.
— Добрый вечер, мадемуазель. — Он взял у меня пальто. — Вы пришли вовремя. Прошу. Вас ожидают.
Я проследовала за ним по длинному коридору в библиотеку. Настоящую, да будет замечено, а не какой-нибудь стилизованный салон с обоями под книжные корешки, двумя томиками Флобера и одним словарем в качестве культурного эрзаца. Нет! Здесь действительно читали. Это было видно сразу. Четыре стены до самого потолка были заставлены резными полированными полками с изумительными томами. По углам стояли уютные кресла, мягкие диваны, маленькие столики с зелеными настольными лампами, в камине пылал огонь. Эта комната как бы притягивала вас. Даже я не смогла бы спроектировать лучше. Но она была пуста.
Нет, не совсем!
Старый господин сидел в высоком кресле у камина, склонив голову над шахматной доской. Он был изящен, почти хрупок, с густой седой шевелюрой. На вид ему было лет восемьдесят. И хотя я видела его впервые, да еще при тусклом свете, я сразу поняла: вот истинный хозяин дома.
— Добрый вечер, Тиция! — Голос Фаусто испугал меня. Я оглянулась. В дверях стоял он. В брюках из сизого сукна и белом пуловере, спортивно-элегантный. Еще выше ростом, чем мне запомнилось. Еще красивее. Я почувствовала в нем внутреннее напряжение и даже нервозность.
— Как поживаете? — Он быстро поцеловал меня в обе щеки.
— Спасибо, хорошо. А вы?
— Отлично. Пойдемте, моя дорогая, я представлю вас своему двоюродному дедушке.
Двоюродный дедушка? Такого в моей жизни еще не было.
Первое свидание, и двоюродный дедушка в придачу? Я всего ожидала — от небольшого ужина с друзьями до тет-а-тет, но никак не двоюродного дедушку в красном шелковом халате, долго разглядывавшего меня темными умными глазами и приветливо кивнувшего, приняв меня к сведению.
— Надеюсь, я не помешаю, — сказала я, пожав ухоженную, на удивление маленькую руку, — пожалуйста, продолжайте игру.
— Только доиграю партию, — заверил старый господин, которого звали Кронос. — Кажется, я как раз выигрываю. Вы что-нибудь понимаете в шахматах, мадемуазель?
— Я люблю смотреть, как играют, — ответила я, и именно этим мне пришлось заниматься весь остаток вечера. До двух ночи.
Трудно поверить, но мы не пошли ни на танцы, ни куда-нибудь поесть. Дворецкий сервировал чай, подал шампанское, булочки, вино, сыр, пирожные, минеральную воду, ликер. Да, это было самое оригинальное свидание в моей жизни.
Однако я себя чувствовала на редкость непринужденно. Покоем и защищенностью веяло от благородной обстановки, от множества книг, изящного старого господина и пышущего здоровьем молодого. Мне казалось, что я знаю их вечность.
К тому же я сама неплохо играю в шахматы, и рискованные атаки дяди Кроноса буквально увлекли меня. Он был блестящим стратегом. Я многому научилась в ту ночь. И когда он ровно в два ночи поднялся, все еще на удивление свежий, мне было даже жалко. Я бы с удовольствием просидела так до самого завтрака.
— Вы приятная гостья, мадемуазель, — изрек он и опять внимательно оглядел меня. — Вы принесли мне счастье. Я выиграл. Кстати, хотел вам сказать: у вас красивое платье. Очень элегантное. Я человек старой закалки, знаете ли, и считаю, что женщины не должны носить брюк. Платья смотрятся на них гораздо милее. Вы так не считаете?
— Безусловно, месье. Вы абсолютно правы.
— Не сочтите это бестактностью, мадемуазель: вы обручены? Замужем? Или разведены?
— Ни то, ни другое, ни третье, месье.
— У вас есть дети?
— Тоже нет, месье.
— Вы очень хорошо говорите по-французски. Откуда это?
— Я изучала языки. А также графику и историю искусств.
— Вы очень молодо выглядите, мадемуазель. Вы уже закончили учебу?
— Да, — сказала я, развеселившись, — я защитилась и работаю архитектором по интерьеру.
Он обрадованно улыбнулся.
— Весьма любопытно. Ежели так, дорогая мадемуазель, я подвергну вас небольшому экзамену. Полагаю, вы отличаете красивые вещи, когда видите их?
— Всегда. Даже во сне!
— Фаусто говорит, вы венка? Погодите, я вам кое-что покажу!
Он подвел меня к застекленной витрине в коридоре, которая мне уже бросилась в глаза, когда я проходила мимо. Там были собраны истинные сокровища. Ценные чашки и вазы, античные позолоченные подсвечники, веера со всех концов света — резные, с вышивкой и росписью. Шкаф был полон. Тем не менее я сразу догадалась, какую вещь он хотел мне показать, восхитительную музыкальную шкатулку. Филигранной работы, из позолоченного серебра, с накладками из эмали самых великолепных цветов. Сверху на крышке сидела синяя птичка-колибри почти в натуральную величину, искусно выполненная и изящная.