Реклама уверенно вытесняла популярные передачи из сетки вещания. Посредники купались в роскоши, не забывая при этом подогревать интересы чиновного люда, призванного контролировать финансовую дисциплину и блюсти права телезрителей, бившихся в конвульсиях яростного неприятия кариесно-перхотного потока рекламных слоганов.
Товары и услуги перестали быть самодостаточной ценностью девальвируемого рынка, а стали чем-то вроде необязательного приложения к опережающему расцвету собственно рекламы. Рассуждать над этим парадоксом не рекомендовалось. Сковородка «Тефаль» думала за всех размышляющих. Чувственные топ-модели ежечасно томились неутолимым желанием отведать растворимый суп «Галлина Бланка», чтобы тут же почистить зубы уникальной щеткой, проникающей даже в те места, где наличие зубов не предполагалось. Удовольствие от этих занятий, естественно дополняющих друг друга, стимулировалось наглядной демонстрацией постельной страсти: «О, дай мне еще шоколада! Больше! Еще, еще!..»
Пока не слух, но некий шорох принесли сквозняки останкинских коридоров: «Листьев намерен порушить сложившуюся систему вещания и продажи рекламного времени. Он псих или самоубийца? Если Влад и в самом деле вздумает ввести прозрачные финансовые схемы, за его жизнь не дадут и ломаного гроша».
Влад сознавал это. Он не являлся бессребреником. Более того, был здорово скуповат и скрытен во всем, что касалось его личных доходов. Даже обожаемая, а после нелюбимая гражданская жена Альбина Назимова лишь окольными путями сумела приблизительно выяснить, какими капиталами обладает изначально нелюбимый сожитель. Хотя не такие уж они окольные, если иметь в виду ее нежные отношения с Андреем Разбашем, о которых не знал, но догадывался измотанный до предела Влад.
Скуповат он был, это факт. Своей дочери Валерии, оставшейся с первой женой, выплачивал алименты, исходя из нищенской ставки, которую получал еще до создания программы «Взгляд» и всего того, что приносит на телевидении огромные деньги. Выплачивал ровно до тех пор, пока мать Валерии, оскорбленная астрономическим разрывом между его реальными доходами и алиментами, коих едва хватало на колготки дочери, не отказалась от такой материальной помощи бывшего отца и мужа. Это тоже факт – он стал для Валерии бывшим отцом.
Шорох, как вскоре выяснилось, возник не от сквозняков. Листьев твердо и во всеуслышание повторил: «Все! Рекламная лавочка на Первом закрывается. Хватит!» После чего пригласил в дорогой ресторан ключевых сеятелей разумного, доброго, вечного и, назвав вещи своими именами, предложил им вносить в бюджет телеканала реальные суммы. Не гроши, как это сложилось в практике рекламного «севооборота», а по меньшей мере 170 миллионов долларов за полгода, что позволило бы «Останкино» существовать, не залезая в неподъемные долги.
Рейтинг питается от рейтинга, популярность телезвезд – от популярности, но все, в конечном счете, упирается в деньги, которые есть и которых нет. Прозрачные финансовые схемы позволили бы уже в ближайшем будущем приобретать лучшие зарубежные фильмы, покупать право прямой трансляции спортивных чемпионатов, снимать отечественные сериалы и приглашать на эфир выдающихся эстрадных звезд. Станет для всех ясно, что никто на свете не умеет лучше нас смеяться и любить. Старая песня о главном.
Услышав ее, Бадри Патаркацишвили чуть не подавился кусочком лобстера. Сергей Лисовский с немым ужасом смотрел на Березовского, у которого в уголках губ уже вскипала густая слюна бешенства. Четырнадцать серых рекламных крыс сделались черными. Двое из них вскоре полезут в петлю, когда Листьев демонстративно вернет проплаченные ими копейки за «прайм-тайм» и потребует «чисто конкретных бабок», игнорируя возможности налаженного отката. Еще пятерых, не сумевших вернуть рекламодателям уже истраченные сотни тысяч долларов, удавят обманутые клиенты. Не сами, понятно. Безработных киллеров в Москве ненамного меньше, чем работающих таксистов.
Владу заявили жесткое «нет». И полили толстым-толстым слоем лагерного мата.
– Мадам, уже падает Листьев!.. – прошептал в трубку ликующий Разбаш.