С легким сердцем зашла я в комнату к Луизе.
– Луиза, у меня появилась идея. Мне надоело бездельничать, меня тянет в дорогу как цыганку. Я хочу отправиться в Лебо на денек или даже на пару дней. Хочешь со мной?
– Лебо? Где это и что это?
– Разрушенная деревушка на холме к югу от Авиньона. Это дикое место – только руины, и заброшенная деревня, и гостиница, и великолепные мрачные виды. Как раз то, что мне надо: глушь вдали от обитаемых мест.
Луиза отложила расческу и занялась макияжем.
– Ты хочешь, чтобы я поехала? Я имею в виду, ты не хочешь ехать одна?
– Мне все равно, одна я поеду или нет. Я спрашиваю не поэтому. Если тебе хочется поехать, поезжай. А если нет, то я прекрасно обойдусь без тебя.
Она посмотрела на меня в зеркале.
– Ты уверена?
– Абсолютно. Как я понимаю, ты ехать не хочешь?
– Не особенно. Предпочитаю побездельничать здесь, порисовать немного. Но если ты…
– Забудь о моем предложении. Это была внезапная идея, она очень подходит к моему настроению, но тебе совсем не обязательно ею проникаться. Пойду позвоню, узнаю, есть ли там и гостинице свободные комнаты. Я смогу добраться туда к обеду.
Луиза наклонилась надеть босоножки.
– Ты знаешь, – сказала она, глядя на меня снизу вверх, – я подумала вчера вечером: не случилось ли что-нибудь?
– Ничего, – солгала я весело. – Просто устала, но после дневного сна все прекрасно. Мне душно в Авиньоне и хочется уехать в Лебо сегодня вечером. Ты уверена, что не хочешь со мной?
Луиза покачала головой:
– Нет. Поезжай и общайся с природой и привидениями в руинах. Это ужасно. Полагаю, увидимся, когда вернешься.
Итак, я спустилась в холл и позвонила в гостиницу в Лебо. Мне повезло – удалось забронировать комнату на эту ночь, а возможно, и на следующую, если захочу. Чувствуя себя вышедшим на волю узником, я поспешила в свою комнату, запихала ночную рубашку и туалетные принадлежности в сумку, спустилась и поговорила с Мадам, попрощалась с Луизой и вышла забрать машину.
Все это я проделала так быстро, что очутилась за пределами Авиньона на дороге к Оргону, прежде чем задумалась, что я делаю. Поразмыслив в машине, катящейся с приятной скоростью при вечернем свете, я решила, что делаю то, что надо. Больше всего мне хотелось побыть вне Авиньона, подальше от этой галеры, хотя бы короткое время. И побыть одной. Меня радовало, что Луиза предпочла остаться в отеле, хотя, зная ее, я ни секунды не сомневалась в этом. Картина Лебо, возникшая у меня в голове, – пустая горная деревушка, тихие ночи и прекрасные рассветы – представлялась именно тем, в чем я особенно нуждалась. О Дэвиде я наотрез отказалась думать, а о Ричарде Байроне не вспоминала вовсе, разве что один раз с кривой усмешкой, заметив на карте поворот на тарасконскую дорогу.
Спускался вечер, начинало темнеть. Далеко позади последний раз мелькнули башни Авиньона, похожие на факелы над деревьями. Пейзаж вокруг меня становился все более диким и красивым, яркие краски дня переходили к розовым и пурпурным тонам сумерек. Садившееся солнце казалось расплывчатым пятном густого янтарного цвета. Острые черные шпили кипарисов устремлялись вверх, как языки тьмы.
Машина взобралась на последний холм, и я остановила ее возле гостиницы. Было около семи часов.
ГЛАВА 9
О, Боже, о, Боже, приходит рассвет…
Заброшенный городок Лебо в средние века был могучей крепостью, возвышавшейся над южными равнинами. Дома, от которых остались лишь остовы, разрушенные бастионы – все это обладало своеобразной жутковатой красотой. Жестокая и страшная история «волков Лебо», повелителей Оранжа и королей Арля, казалось, все еще витала над разгромленными укреплениями. Развалины имели вид достаточно странный и дикий, чтобы удовлетворить любого, кто, подобно мне, этим вечером ощущал настоятельную нужду в покое и одиночестве. Я почувствовала, как ко мне подкрадывается меланхолическое настроение, от которого романтики восемнадцатого века получали изысканное тихое удовольствие.
Сидя у окна в маленькой столовой гостиницы, я наблюдала за игрой вечернего света на отдаленных склонах холмов и не спеша наслаждалась одиноким обедом. Свет почти угас, когда захватив кофе и шартрез, я вышла на террасу и приготовилась погрузиться в прошлое.
Достав книгу, я перечитала chansons de toile – «Песни за рукоделием», которые пели прелестная Изабель, Иоланта Прекрасная, Аглентина Светловолосая много лет назад на этой земле. Захлопнув книгу, я долго сидела, устремив взгляд на изломанные линии и полные призраков террасы города. Перед моим взором по старинным улицам спешили пешеходы, проносились всадники, бряцало оружие, колыхался пурпур знамен.
Так я сидела, пока сцену не окутала тьма, а потом спустилась к своему «райли», отогнала его от дверей гостиницы за угол и поставила носом к дороге, почти вплотную к ней. Затем поднялась в свою комнату.
Где-то я читала, что рассвет над развалинами города – одно из лучших зрелищ в мире. Всматриваясь во тьму за окном и любуясь едва видимыми очертаниями скал и холма, я подумала, что книга, возможно, права. Я выйду пораньше, дождусь восхода солнца и проверю, действительно ли призраки королей Арля скачут прочь, заслышав крик петуха. Поэтому я не стала переодеваться в ночную рубашку, а только сбросила туфли и платье и улеглась на одной из кроватей. И почти сразу провалилась в сон.
Спала я, наверное, всего часа три или четыре, потому что, проснувшись и повернув голову, увидела не рассвет, а чуть заметное просветление. Я включила лампу и посмотрела на часы, но обнаружила, что забыла завести их с вечера. Выключив свет, я встала, подошла к окну и выглянула наружу. Моя комната выходила на юго-восток, и слева виднелось что-то похожее на прелюдию рассвета, мягкий отблеск света на нижнем краю тучи. Воздух был холодный и чистый. Стояла тишина.
Закрыв ставни, я снова зажгла лампу и оделась. Чтобы окончательно проснуться, сполоснула лицо и руки холодной водой, затем набросила жакет и спустилась вниз.
Входная дверь слегка скрипнула, когда я ее открывала, но никто, похоже, не услышал или не проявил по этому поводу беспокойства. Наверное, люди в отеле привыкли к любителям восходов в Лебо. Жалея, что у меня нет с собой фонарика, я осторожно выскользнула за дверь и направилась к заброшенным зданиям. Трава заглушала звук моих шагов.
Сколько я сидела там, между обтесанным камнем и скалой, не знаю. Достаточно долго, полагаю, так мое бодрствование в конце концов выманило рассвет. Я увидела, как первые лучи, предвестники солнца, стекли в чашу тучи на востоке и стали подниматься в ней, как закипающее молоко, наполняя ее до краев, пока не пролились, наконец, белым через золотой край, измазав темное лицо небес от края до края. На востоке, на севере, на юге облака истаяли, звезды, трепетавшие на грани исчезновения, унес рассветный ветер, и врата готовы были распахнуться по звуку трубы…
О, Боже, о, Боже, приходит рассвет…
Вдруг мне стало холодно. Приятная меланхолия растаяла, и на ее месте стало прорастать непрошеное зерно одиночества, которое могло превратиться в этом темном и диком месте в цветок отчаяния. Мне ужасно захотелось курить.
Я встала, потянулась и минуту смотрела на прибывающий свет, бессознательно ожидая, что трубы пронзительно пропоют утреннюю серенаду звездам.
Кто-то шевельнулся позади меня.
Шевельнулся и заговорил, пока я стремительно поворачивалась, охваченная паникой, прижав руки к горлу…
– Итак, я снова нашел вас, – сказал Ричард Байрон.
Он стоял всего в трех метрах от меня. В полутьме можно было различить только его силуэт, маячивший выше меня на склоне, но я где угодно узнала бы этот голос, холодный, язвительный, раздраженный, с неприятным оттенком насмешки. Он остался на месте, надо мной в темноте, и я знала, что попалась в ловушку в скалах так же надежно, как в запертой комнате. Налево от меня и за спиной – скала и возвышающиеся развалины контрфорса, направо – отвесный обрыв на южную равнину, передо мной – Ричард Байрон.