— Или, — вставила Анна, — самого себя.
Он посмотрел на нее, в его глазах вспыхнул огонь, но Анна выдержала взгляд короля. Она дразнила его, была насмешливой и уверенной в себе. Он любил ее уже почти десять лет. Она позволяла себе вольности, но Франциску это нравилось. Он не был ее богом — этим она отличалась от Маргариты. Франциск улыбнулся — он умел увидеть себя со стороны. Она права. Он был плохим, безрассудным воином. Результат — Павия! Он мог винить лишь самого себя. Он один нес ответственность за то, что молодой Генрих и его старший брат, дофин, заняли место отца в испанской тюрьме в качестве заложников.
— Ты забываешься, моя дорогая, — сказал он, попытавшись придать голосу холодное звучание.
— К сожалению, любовь моя, боюсь, это правда, — дерзко отозвалась Анна. — Но я люблю тебя за твои недостатки не меньше, чем за твои достоинства. Поэтому без страха говорю тебе правду.
— Это было несчастливое стечение обстоятельств, — быстро вставила Маргарита. — Королю пришлось вернуться, а сыновья заняли его место. Но вернемся к главной теме нашей беседы. Юноши возвратились из Испании…
— Где молодой Генрих позабыл свой родной язык! — воскликнул Франциск. — Разве я стал бы говорить на языке варваров, вернувшись из самого длительного плена?
— Он заговорил на испанском языке, когда вернулся домой, — заметила Анна. — И весьма свободно, насколько мне известно.
— Да, весьма свободно. Он выглядит, думает и ведет себя, как испанец. Он больше похож на сына моего врага, нежели на моего.
— Он действительно очень мрачен, — сказала Анна. — Что подумает о нем юная итальянка?
— Она примет его с радостью, — заявила Маргарита. — Разве он не сын французского короля?
— Сочтет ли она этого мрачного юношу достойным трех сверкающих бриллиантов — Генуи, Милана и Неаполя? — лукаво спросила Анна.
— Несомненно, — сказала Маргарита. — Мы не торгуемся слишком горячо, покупая за чужие деньги.
— Особенно когда счета могут оказаться неоплаченными!
— Довольно! — жестко сказал Франциск. — Климент — хитрый негодяй, но я заставлю его сдержать свое слово.
— Как прибудет сюда девочка? — спросила Анна.
— С большой помпой, множеством дорогих подарков и в сопровождении самого папы. Он не только привезет ее, но и останется здесь до свадьбы.
— Что? — воскликнула Анна. — Он не верит в нашу порядочность?
— Похоже, — вставила Маргарита, — он боится, что Генрих лишит ее девственности и отправит назад.
— Похитив ее бриллианты и приданое!
Франциск засмеялся.
— Папа не знает нашего Генриха. Он способен отнять у торжества все веселье, но не девственность у юной красотки. Святая Дева! Я бы хотел, чтобы в нем было больше огня, чтобы он походил на своего духовного наставника, каким бы самовлюбленным и коварным ни был этот человек.
— Я слышала, — сказала Анна, — что архиепископ английский — прекрасный человек. К сожалению, он уже немолод.
— Мы с ним ровесники, — проворчал Франциск.
— Но ты — бог, моя любовь, — насмешливо заметила Анна. — Боги не стареют.
— Я думаю о мальчике, — сказала Маргарита. — Теперь, когда он должен стать женихом, необходимо что-то предпринять. Генриху нужен друг, хороший друг, который поможет ему перестать бояться нас всех и прежде всего — своего отца; он нуждается в человеке, способном объяснить ему, что причина его неловкости заключается в отсутствии веры в себя, что преодолеть последствия испанского заточения можно, изгнав из памяти воспоминания о них.
— Ты, как всегда, права, моя дорогая, — сказал Франциск. — Ему необходим друг — сильный, обаятельный и красивый молодой человек с веселым нравом.
— Дорогой, я имела в виду нечто другое. При дворе нет мужчины, обладающего достаточной чуткостью. Испания крепко засела в душе мальчика. Никто из нас не знает, насколько глубоки его переживания. Только очень нежная рука способна снять их. Он должен вновь обрести свое достоинство с помощью деликатного, мягкого влияния.
— Действительно, тут требуется женщина! — сказала Анна.
— Умная женщина, — добавила Маргарита. — Не молодая легкомысленная ровесница Генриха, а мудрая, красивая, а главное, сочувствующая женщина.
— Это ты! — воскликнул Франциск.
Маргарита покачала головой.
— Я была бы счастлива сотворить это чудо…
— Тут и правда не обойтись без чуда! — мрачно вставил Франциск. — Надо превратить этого неуклюжего юнца, впитавшего в себя испанскую важность, в жизнерадостного француза! Да, должно произойти чудо!
— Я бы не смогла его совершить, — сказала Маргарита, — потому что я была свидетельницей унижения Генриха. Я находилась рядом, когда ты бранил его. Я видела краску на его лице и сердитый блеск в глазах: я видела его скованные губы, пытавшиеся произнести нечто не уступающее тебе по остроумию. Бедный мальчик не понимал, что остроумие рождается в голове, а не на устах. Нет! Он не отреагирует на мои усилия. Я могу лишь составить план: осуществить его должен кто-то другой.
— Тогда, возможно, Анна…
— Мой любимый, ты так требователен ко мне, что я не смогу служить кому-то еще; я так предана тебе, что безразлична к другим.
Они засмеялись, и Маргарита сказала:
— Предоставь это мне. Я найду женщину.
Франциск положил руки на плечи Анны и Маргариты.
— Мои дорогие, — он поцеловал сначала Маргариту, потом Анну, — что бы я делал без вас? Этот мой сын — что колючая щетина в рубашке. Источник вечного раздражения… Оно то проходит, то возвращается вновь. Да благословит вас Святая Дева! А теперь давайте танцевать и веселиться. Пусть музыка звучит громче!
Король повел Анну танцевать; он радовался тому, что его любовница и сестра сумели поднять ему настроение. Пары придворных последовали за Франциском и Анной. Но молодой Генрих сидел в углу, пытаясь спрятаться за гобеленами. Он ждал момента, когда сможет ускользнуть в свои покои. Он едва выносил смех, веселье, придворных, женщин; особенно сильно он ненавидел отца.