Выбрать главу

Внезапно она громко рассмеялась.

- Я способна убить ее, - пробормотала Катрин. - Она отняла его у меня.

Сколько женщин произносили эти слова? - подумала она. Глядя на свои сверкающие итальянские глаза, Катрин ответила себе: "Многие. Но мало кто верил в то, что говорил. Я люблю Генриха. Он - мой. Я не просила выдавать меня замуж за него. Меня принудили к этому. И теперь я люблю его. Многие женщины ревновали, говорили: "Я готова убить ее". Но эти слова были пустым звуком. Я - другой человек. Я действительно могла бы убить ее".

Губы Катрин мрачно искривились. "Если бы только она умерла, прошептала она в зеркало, запотевшее от ее дыхания, - я бы добилась того, чтобы он стал полностью моим. Я бы любила его с такой страстью, о какой он и не мечтал. Во мне пылает огонь желания. Если бы она умерла, он был бы со мной. Мы должны завести детей... ради этой страны... его и моей".

Она стиснула руки и увидела в зеркале женщину с жаждой убийства в глазах и молитвой на устах.

Потребовалось несчастье, чтобы разбудить ее, вызвать к жизни подлинную Катрин. В этот момент она поняла себя лучше, чем когда-либо. Каким бледным и сдержанным было ее лицо! Только в сверкающих глазах таилась жажда убийства. Людям они должны казаться кроткими, бесстрастными. Улыбающаяся маска будет скрывать истинную Катрин от мира.

Как легко принимать решения и как трудно выполнять их! Часто она уединялась, ссылаясь на головную боль, чтобы поплакать тайком. Люди говорили: "Бедная маленькая итальянка! Она очень слаба. Может быть, отсутствие детей связано не только с Дианой, но и с этим".

Однажды, услышав шутливую фразу о своем муже и Диане, она почувствовала, что не в силах терпеть это. Она добралась до своих покоев, отпустила служанок, сказав им, что хочет отдохнуть, легла на кровать и заплакала, как ребенок.

Что она могла сделать? Славные Космо и Лоренцо Руджери снабдили ее духами и косметикой. Она взяла у них любовное зелье.

Оно оказалось бессильным. Диана владела более сильными средствами. И когда Генрих пришел к жене, голос его зазвучал смущенно и виновато. "Мой отец настаивает на том, чтобы мы завели ребенка", - сказал он, словно его появление требовало объяснения.

Почему она любила его? Он не был остроумен и занимателен. Его постоянное присутствие в ее мыслях и снах было необъяснимым. Он был, конечно, учтив и ласков, стремился скрыть, что их близость ему неприятна правда, безуспешно. По всем законам человеческой природы Катрин должна была его ненавидеть.

Что могла предпринять юная и неискушенная в делах любви девушка, чтобы отнять его у опытной женщины? У Катрин не было подруг, которые могли дать ей совет. Что, если она поделится своими страданиями с королем во время верховой прогулки в составе Узкого Круга? Какое сочувствие он проявит! Какую доброту и сострадание! А потом, несомненно, расскажет историю, украсив ее деталями, своей фаворитке, мадам д'Этамп. Они позабавятся вдвоем за ее счет.

Никто не может позаботиться о Катрин, кроме нее самой. Она должна всегда помнить об этом. Поэтому ей следует скрывать свои горькие слезы; никто не должен знать, как страстно, с чувством собственности она любит этого застенчивого молодого человека - своего мужа.

Услышав, что к комнате кто-то приближается, она настороженно села на кровати. В дверь робко постучали.

Она ответила сухо и твердо:

- Кажется, я просила не беспокоить меня.

- Да, мадам герцогиня, но здесь молодой человек - граф Себастиано ди Монтекукули. Он хочет видеть вас. Он очень взволнован.

- Пусть он подождет, - сказала она. - Я еще немного буду занята.

Она вскочила с кровати, осушила свои глаза, напудрила лицо. С беспокойством посмотрела на свое отражение. Невозможно было скрыть, что она плакала. Как глупо давать волю чувствам! Ни при каких обстоятельствах нельзя проявлять слабость. Злость и обиду следует прятать в сердце.

Через десять минут она разрешила впустить графа. Он низко склонился над ее рукой, потом посмотрел на Катрин печальными глазами.

- Герцогиня, - сказал граф, - я вижу, что недобрые вести уже дошли до вас.

Она молчала, раздраженная тем, что он заметил следы переживаний на ее лице и проявил бестактность, не сочтя нужным скрыть это. Но о каких недобрых вестях он говорит?

Поскольку девушка не раскрыла рта, молодой человек продолжил:

- Я решил, что должен сообщить вам эту новость, герцогиня. Я знаю о вашей привязанности к кузену.

Она овладела своими чувствами. Неужели воспитание и природная сдержанность подводили ее только в отношениях с мужем?

Она понятия не имела, что имеет в виду граф, но произнесла абсолютно невозмутимо:

- Скажите мне, граф, что вам сообщили.

- Герцогиня, вам известно, что творится в нашем любимом городе. Жизнь под игом тирана стала невыносимой. Многие граждане оказались в изгнании. Тайно собравшись вместе, они решили направить петицию императору Карлу с просьбой избавить Флоренцию от Алессандро. Послом они избрали вашего кузена, благородного кардинала Ипполито де Медичи.

- И шпионы Алессандро узнали об этом, - догадалась Катрин.

- Ипполито добрался до Итри. Он хотел сесть там на корабль и отплыть в Тунис.

- И его убили.

Катрин закрыла опухшие глаза своими руками.

- Мой бедный кузен. Дорогой Ипполито.

- Яд был в вине, герцогиня. Его мучения были ужасными, но недолгими.

Она помолчала несколько секунд, потом сказала:

- Надеюсь, за его смерть отомстят.

- Его слуги сломлены горем, герцогиня. Италия оплакивает великого кардинала. Флоренция безутешна.

- О, наша несчастная страна, Себастиано! Наша бедная страдающая Италия! Я знаю, что вы чувствуете, Себастиано. Вы и я могли бы умереть за нашу страну.

- Я счел бы это за честь, - серьезно сказал молодой человек.

Она протянула руку графу, и он пожал ее. Катрин разволновала мелькнувшая в голове мысль; что-то предупреждало ее о великих грядущих событиях. Перед ней стоял человек, глаза которого фанатично блестели, когда он говорил о своей родине.

- Да, Себастиано, - сказала она, - ради блага нашей страны вы без колебаний отдали бы свою жизнь хоть тысячу раз. Есть и другие мужчины, подобные вам. Их не много, но вы - один из них. Если бы вы погибли за родину, ваше имя навеки осталось бы в памяти народа. Его произносили бы с почтением и благодарностью.