Они выросли из своей одежды и получили взамен старое пыльное тряпье. "Посмотрите на маленьких принцев! - говорили стражники. - Это сыновья лжеца, короля Франции!" Да еще на испанском! Они отвечали лишь тогда, когда мальчики обращались к ним на испанском. У Генриха не было способностей к языкам, но он овладел испанским. Ему пришлось это сделать. И за это отец презирал его. Генрих забыл родной французский.
Как обрадовались они с братом, узнав, что скоро вернутся домой! Домой... через четыре года! Генрих покинул Францию пятилетним малышом. Когда он возвратился на родину, ему уже было девять. Он думал, что теперь начнется счастливая жизнь. Но крупный мужчина в костюме, расшитом драгоценными камнями, обожаемый всеми человек, к которому все тянулись, недовольно посмотрел на своих сыновей и сказал им что-то. Генрих вовсе его не понял, Франциск - лишь отчасти. Потом король назвал их надутыми испанскими донами. Все засмеялись. Генрих возненавидел смех. Он сам никогда не смеялся. Беда заключалась в том, что он хотел смеяться, но не мог.
Молодому Франциску было легче. Он был дофином, люди держались с ним почтительно, потому что ему предстояло стать королем. Они не обращали внимания на мрачного Генриха. Отец пожимал плечами и почти не смотрел на сына. У Генриха не было друзей.
Он лежал на траве, погруженный в свои переживания, когда в саду кто-то появился. Это была дама в черно-белых туалетах. Он вскочил с земли. Он ненавидел ее, потому что должен был кланяться ей, но не умел это делать изящно. Люди смеялись над его неловкостью. Неуклюжий испанец! Он больше похож на крестьянина, чем на герцога!
Женщина улыбнулась, и Генрих увидел, что она красива. Улыбка была искренней, дружеской, без намека на превосходство и презрение. Но в следующее мгновение Генрих не поверил этой улыбке, насторожился.
- Надеюсь, ты простишь меня за то, что я нарушила твое уединение, сказала дама.
- Я... я сейчас уйду и предоставлю сад вам.
- Пожалуйста, не делай этого.
Он отодвинулся от нее; если бы просвет в живой изгороди был рядом, Генрих убежал бы от дамы.
- Пожалуйста, сядь, - попросила она. - На траву... Иначе я подумаю, что прогнала тебя отсюда, и очень огорчусь. Ты не хочешь расстроить меня, верно?
- Я... я... не думаю, что мое присутствие...
- Я все объясню. Я увидела тебя через окно дворца. Я сказала себе: "О! Это герцог Орлеанский. Мне нужен его совет. Это мой шанс!"
Кровь прилила к его лицу.
- Мой совет? - сказал Генрих.
Она села на траву рядом с ним, что было странным поступком для такой дамы.
- Я хочу купить лошадей. Я знаю, что ты превосходно разбираешься в них. Я могу рассчитывать на твою консультацию?
Он посмотрел на нее по-прежнему недоверчиво, но его сердце забилось чаще. Он испытывал то радость, то настороженность. Она дразнит его, смеется над ним? Не намерена ли она показать ему, что он ничего не смыслит в том единственном деле, знатоком которого считает себя?
- Я уверен, что вы сможете найти людей...
Он собрался встать. Сейчас он попытается поклониться и убежать из сада.
Но дама положила свою тонкую кисть на его рукав.
- Я могу найти людей, умеющих говорить с умным видом, но мне требуется человек, мнению которого я могу доверять.
Он поджал губы. Она смеется над ним.
Женщина быстро продолжила:
- Я видела, как ты возвращался с охоты. Ты ехал на гнедой кобыле... прекрасное животное.
Еле заметная улыбка изогнула края его рта. Никто не мог смеяться над его кобылой - она была великолепна.
- Я бы хотела приобрести такую лошадь, если это возможно. Хотя вряд ли это возможно.
- Сделать это будет непросто, - сказал он и легко заговорил о восхитительном животном - о ее возрасте, достоинствах, характере.
Дама слушала очень внимательно. Генрих никогда еще не говорил ни с кем так долго. Поняв это, он снова стал косноязычным и захотел убежать.
- Расскажи мне еще, - попросила дама. - Я вижу, что поступила правильно, обратившись к тебе за советом.
Он заговорил о достоинствах других своих лошадей.
Она, в свою очередь, рассказала ему о своем доме, замке Ане, стоящем в долине реки Юры, о лесах, окружавших его. Это были великолепные охотничьи угодья, но она чувствовала, что они нуждаются во внимании специалиста. Там нужно многое сделать - вырубить старые деревья, посадить молодые. Он может многое рассказать ей об охотничьих угодьях.
Она выразила желание, чтобы он посмотрел их.
- Я с удовольствием покинула бы на время двор, - сказала женщина.
Генрих спросил, как ее зовут.
- Кажется, я не видел вас прежде.
Он был уверен в этом - он не мог забыть такую женщину.
- Я состою в свите королевы. Я люблю ее, но порой мне бывает одиноко. Понимаешь, я - вдова. Мой муж умер два года тому назад. Счастливые дни трудно забыть.
Она разгладила нежными белыми пальцами дорогую ткань своего платья. Она похожа на статуэтку, подумал юноша. На изображение красивой святой.
- Боюсь, я чувствую себя не в своей тарелке среди этого веселого двора, - добавила она.
- Я тоже! - с горечью произнес он. Ему уже расхотелось убежать; Генриху нравилось сидеть здесь и разговаривать с этой дамой. Он боялся, что кто-нибудь зайдет в сад и потребует ее внимания. Тогда он снова почувствует себя застенчивым юношей, неловким и скучным.
- Неужели? - сказала она. - Ты - сын короля. Я - всего лишь одинокая вдова.
- Мой отец... он ненавидит меня! - вырвалось у Генриха. Он не посмел сказать, что сам ненавидит отца, но его тон намекал на это.
- О нет! Никто не испытывает к тебе ненависти. И твой отец - в первую очередь. У меня есть две дочери. Я знаю. Родители не могут ненавидеть своих детей.
- Мой отец - может. Он любит моего младшего брата Карла. Любит моих сестер - Мадлен и Маргариту. Думаю, что любит дофина, хотя часто сердится на него. Но меня... нет. Я раздражаю отца.
- Нет, нет!
- Уверяю вас, это так. Я вижу это по его лицу, по его словам. Франциск - дофин, когда-нибудь он станет королем, отец не забывает об этом. Но он поддразнивает Франциска. Говорит, что он слишком надутый, одевается, как испанец, и предпочитает воду вину. Франциск умнее меня. Он быстрее овладевает французским. Но больше других своих детей отец любит Карла. Карлу повезло. Он был слишком мал, поэтому его не отправили в Испанию.