Сначала кирпичики, печка и окно казались плоскими, но постепенно обретали наполнение… На моих глазах дом рисовался сам и оживал – мазки невидимой кисти красили неровные кирпичики карминным цветом. В стене возникла печка и даже пахнуло остывшим пеплом. Я зачаровано на это смотрела. И тут под ноги мне бросилось что-то мохнатое и теплое, от неожиданности я вскрикнула, выронила пакет с бриошами – они упали в мгновенно возникшую холодную темноту – и попятилась, пытаясь нащупать рукой дверь.
Но двери не было, я щурилась от яркого света, а о мои ноги терся кот, черный, с белой грудкой – похожий на кота мистера Круковера. И ничего не было – ни дома, ни печки, ни кирпичиков… только калитка с нарисованной цифрой ноль.
А взад-вперед по улице, нервно всплескивая руками, бегала миссис Беккер.
– Ты опять все испортила, негодная девчонка! Я же тебе сказала, ходить тихо и не шуметь, а ты заорала на весь переулок!
Кот невозмутимо лакал воду из мисочки».
– Отлично! – воскликнул Круковер. – А девочка сметливая, сама догадается, что дальше делать. Она вернется в дом номер ноль одна, без всякого вызова. Но ничего не произойдет. Тогда она придет туда еще раз и принесет свежевыпеченный хлеб.
6.
Айван отложил книгу, ту самую, в коричневом переплете, потом заплакал. Месил тесто, крупные слезы катились по его морщинистым щекам и падали в бадью с ржаным тестом.
– Айван, вы плачете? Что-то случилось?
– Ничего не случилось, Эмма. Книгу дочитал. Извини, книга… эх, зацепило меня. Такая тоска в последних главах – будто прощание навек. А ведь столько жизни было – в каждой строчке, в каждом слове! Похоже, он действительно собирался умереть.
– Айван, не плачьте, пожалуйста! Он не умер. Он живет в Тупиковом переулке и покупает у нас хлеб и пряники.
– Ну ты и фантазерка, Эмма. Но спасибо тебе.
– Да я не шучу. Он, правда, покупает.
Я открыла книгу и указала на автора.
– Точно он. Никаких сомнений. И книг у него этих – очень много, прям везде книги – даже на стульях и подоконниках. Вот смотрите… я нарисовала его, потом кота, и еще книги и бутылку коньяка.
– Может, похожий человек, просто. А ты здорово рисуешь, Эмма.
– Ну не верите, отвезите ему заказ сами в следующий раз.
– Эмма, ну зачем ему жить в Тупиковом, где ютятся бедные эмигранты? Он богатый человек, у него есть дом, дачи, слуги.
– Ну, я не знаю. Может, ему так нравится. Он говорит, что все это не приносит счастья.
– Вот как?
– Да-да. Одни заботы сменяются другими, вот и все. А счастье – это когда забываешь себя хотя бы на время. У вас так бывает?
– Да, конечно. Когда его книги читаю. Где он живет, говоришь?
– В Тупиковом, в доме, окна которого выходят на залив. Он сидит за столом у окна и видит, как вы, Айван, каждый день идете с работы, только не знает, что это вы.
7.
– До чего вкусный хлеб у вас пекут, Эмма!
– Вы про ржаной? По русскому рецепту?
– Да. Ваши пекари пекут его даже лучше чем в России. Он душистее. Кориандром пахнет и тмином… и еще… уютом, теплом, детством… Отличные мастера у вас работают.
– Этот хлеб Айван печет, сам тесто замешивает, сам кирпичики формирует и за выпеканием тоже следит. А он из России.
– Вот как!
– Ага! Как интересно – он читает вашу книжку и плачет, и слезы прямо в тесто капают, а вы потом этот хлеб едите. А он плакал, потому что думал, что вы умерли. Я сказала ему, что вы не умерли, а он не поверил. Ведь это же вы на фотографии, верно?
Я взяла книгу в коричневом переплете со стола и указала на фотографию, там, где мистер Круковер сидел в кресле на фоне богатой усадьбы, а огромный пес положил лапу ему на колено.
– Да.
– Только вы здесь моложе. Это ваш пес?
– Харди умер два года назад и похоронен на своем любимом пригорке. Он часто влезал на него, оглядывал окрестности и нюхал запахи, которые приносил ветер. Мы провели вместе тринадцать с половиной прекрасных лет.
– Как жалко. Он был очень красивым. И теперь вы завели кота?
– Кот сам завелся. Вернее, котенок. Прошлой зимой он прибился к дому – такой жалкий, тощий, жил в парадном у батареи, дворник его много раз выгонял, а он возвращался. Однажды я отворил дверь, он прошмыгнул в нее и сразу сиганул под кровать. Какое-то время прятался, а потом привык. Он так боится потерять кров, что игнорирует даже уличных кошек. Они приглашают его погулять, а он смотрит на них с подоконника, хвостом бьет и будто говорит: «Дуры вы, дуры! Идите себе, а мне тут и хорошо». Летом окно открыто, но он всегда дома.