Я едва-едва прошептала:
— Извините нас… не сердитесь, мсье…
Он пришел в себя и нахохлился:
— То есть как это — не сердиться? Нет, я не сержусь — я взбешен! Так меня надуть! Как какого-нибудь ребенка! Убирайтесь прочь, мадемуазель Колло! Или как вас там? Разговор окончен.
Слезы вновь потекли из глаз, я, превозмогая рыдания, начала собирать раскиданные работы.
— Извините, мсье… Но мы правда не хотели вас обидеть…
— А обидели — еще как обидели! Просто растоптали!
— Нет, мсье… не имели дурных намерений… Думали, что если навыки мои подойдут вам, то уже не станете обращать внимание на мой пол…
— Буду, буду, как еще буду!..
— Извините, мсье… И прощайте!.. — Сгорбившись, я пошла к двери.
И услышала вдруг:
— Стойте, погодите… Как вас там?.. Как зовут вас на самом деле?
Я обратила к нему зареванное лицо:
— Мари-Анн Колло.
— «Мари-Анн», — зло передразнил он. — Вот уж догадался Бог мне такое подсунуть… Нет, не Бог, но черт! — и перекрестился. — Стойте. То есть сядьте. Я готов согласиться взять вас в ученики. То есть в ученицы, черт!
Не поверив своим ушам, я воскликнула:
— Правда? Господи! Вы готовы?!
— Сядьте. Да, готов. Но не представляю, как преодолеть кое-какие непреодолимые сложности.
Я уже почти хохотала:
— Сложности? Да какие могут быть сложности, коли вы готовы?
— Дело не во мне, а в уставе мануфактуры. Тут работают исключительно мужчины.
— Знаю, знаю. Но не надо зачислять меня на мануфактуру. Буду вашей помощницей, а вы вправе брать к себе на работу хоть собаку.
Покачав головой, Фальконе помолчал.
— Ну, допустим. А жилье? Будь вы мужчиной, вам бы предоставили койку в дортуаре. Неплохие условия, кстати: по два, по три человека в комнате. А к тому же кошт — трехразовое питание… Но для вас, получается, это невозможно.
— Стану жить в Париже, приезжая в Севр только для службы.
— Долго и накладно. Из Парижа в Севр вы еще найдете извозчика, а из Севра в Париж, да еще поздно вечером, очень проблематично. И к тому же небезопасно. Молодой девушке — на извозчике, ночью… Нет, исключено.
Я опять была готова расплакаться.
— Что же делать, мэтр?
Скульптор размышлял какое-то время.
— Лишь один вариант… — наконец заговорил он. — У меня в квартире есть одна свободная комната — моего сына. Пьер уехал учиться в Лондон — у художника Джошуа Рейнольдса, знаменитого портретиста. Если согласитесь — обещаю не брать с вас денег за постой и питаться вместе, за моим столом. Правда, тогда придется слегка урезать ваше жалованье…
— Это пустяки, — ответила я. — И в иных обстоятельствах предложение ваше было бы пределом мечтаний. Но одно сомнение гложет меня…
— Да? Какое?
— Что потом скажут люди? Девушка поселилась на квартире вдовца, ест за одним столом да еще получает за это деньги… Понимаете?
Он развеселился:
— В самом деле… Что скажут люди?.. Люди скажут, что я женился на вас. Или же сделал содержанкой. Ясное дело, скажут. Ну и пусть. Мне на них наплевать. Обещаю не пытаться вас соблазнить, рук не распускать и вообще блюсти вашу несовершеннолетнюю честь. Уж поверьте. Остальное, что скажут люди, не интересует меня.
Я молчала, переваривая услышанное.
— Ну, так что решаем? — все-таки не выдержал скульптор.
Я подняла на него глаза:
— Можно переехать прямо завтра?
Он расплылся от уха до уха:
— Завтра — хорошо. Завтра будет вовремя.
И, придя уже в совершенно благодушное настроение, проводил меня до дверей.
Ехала в Париж и не знала, радоваться или нет. Получила то, что хотела, с материальной и творческой стороны — лучше некуда, но с житейской, бытовой? Это он сейчас говорит, что готов блюсти мое целомудрие, а потом, потом?
А, к примеру, выпив вина? Он учитель, мэтр и работодатель — отказать нельзя, а иначе выгонит, но и уступить не смогу — без любви. Если полюбив только… Я — его? Старше меня на тридцать лет или даже больше? Исключительно как отца, наставника… Все равно уступить? А случатся дети? Вряд ли он захочет усыновить и воспитывать… Просто катастрофа!
Первым делом я заехала в мастерскую к Лемуану, чтобы рассказать о произошедшем. Слушая меня, он сидел и посмеивался, одобрительно кивая: «Так, так… очень хорошо». А насчет сомнений сказал:
— Выбросьте из головы. Знаю Фальконе много лет. Он порядочный до мозга костей, щепетильный до ужаса и не тронет вас пальцем без вашего согласия. Уверяю. Можете принять его предложение с легким сердцем.
А зато Александр очень огорчился. Пробурчал: