Накануне примчался курьер от Бецкого с вестью о визите и с приказом все вычистить, выскоблить, вымыть к приезду ее величества. Вскоре появилась рота солдат в качестве помощников для уборки. Домоправитель Петров, отставной поручик, сразу почувствовал себя в своей стихии, принявшись командовать, и довольно толково, так что к вечеру бывший дворец Елизаветы Петровны и в жилой его части, и в части мастерской заблестел первозданной белизной. Посетивший нас де Ласкари похвалил и одобрил. И велел быть готовыми к приему в шесть утра. Разумеется, Екатерина II так рано не приедет, но на всякий случай нужно находиться во всеоружии. Мы легли в десять, и Филипп нас перебудил в начале пятого. Ровно в шесть все приготовления были закончены, и у нас начался период беспокойного томительного ожидания.
Государыня не появилась ни в шесть, ни в семь, ни в восемь — только в половине девятого начал нарастать на брусчатке Невского проспекта цокот бесчисленных копыт; первыми возникли гвардейцы, проскакавшие в голове кортежа, а потом потянулись шикарные кареты царского поезда. Самодержица ехала во второй. Перед ней быстро раскатали красную ковровую дорожку, и Григорий Орлов, спешившись (ехал он верхом), подал царице руку, помогая сойти по ступенькам. Посмотрев на нее, я невольно вздрогнула: мне почудилось, что идет моя натурщица — Анастасия Петровна, только переодетая в дорогущее платье. Сходство было поразительным! Правда, при ближайшем рассмотрении государыня показалась мне меньше ростом, с более пухлыми щеками и намного более умными глазами. Говорила она мягко, чуть воркуя, и с едва заметным немецким акцентом — «р» произносила не в нос, как французы, а гортанно.
Рядом с ней шел Бецкой и другие вельможи, фрейлины. Он представил императрице Фальконе, и Екатерина сказала по-французски:
— Спасибо, мсье, что вы удостоили нас чести своим приездом. Гениальный Петр должен быть увековечен только гениальным скульптором. Увидав эскизы, мы уверились в вашей гениальности и в правильности нашего выбора.
Мэтр поклонился:
— Благодарен за столь высокую оценку скромных моих способностей. Буду рад представить вашему величеству малую модель монумента.
— Что ж, пойдемте, пойдемте, — согласилась она.
В мастерской обошла скульптуру со всех сторон, ничего не произнося. Но зато Бецкой то и дело отвлекал ее от осмотра.
— Вам не кажется, ваше величество, что змея ни к чему? Странно, что нет седла. Царь — и без седла! Это принижает его образ. Отчего хвост коня такой длинный? Я не видел в натуре таких лошадей. И лицо Петра какое-то неживое. Не внушает благоговения. — И так далее.
Наконец, она остановилась с той стороны, где Петр простирал свою длань, и с улыбкой обернулась к Фальконе. Протянула ему руку.
— Вы меня по-хорошему удивили, мэтр. Все великолепно. Памятник у Растрелли не волнует. Он во многом повторяет известные образцы — изваяние Марка Аврелия, например. Нет, Растрелли, конечно, мастер, ничего не хочу сказать, но его Петр скучен. А ваш! А ваш! Это просто чудо какое-то. Ни в одной из столиц Европы нет ничего подобного.
Наклонившись к руке императрицы, Фальконе прикоснулся губами к ее перчатке.
А Бецкой, судя по всему, не хотел сдаваться. Продолжал бубнить:
— Нет, а хвост? А змея? А отсутствие седла? Нешто вам по вкусу?
Бросив на него ироничный взгляд, самодержица рассмеялась:
— Ах, Иван Иваныч, будет вам петушиться! Что вы придираетесь, толком не разобравшись? Хвост и змея служат для опоры вздыбленного коня, это же понятно. И седло не нужно — шкура медведя и змея — суть предметы аллегорические, неужели не ясно? Но в одном вы правы, друг Бецкой: мне лицо царя не понравилось тоже. Вся скульптура — натиск, мощь, движение, а лицо статично. Нет какого-то озарения и огня во взгляде. Надо доработать.
Фальконе молча поклонился. У Бецкого же словесное извержение продолжалось; вынужденный смириться с августейшей оценкой малой модели памятника Петру, он решил взять реванш скульптурой императрицы.
— А еще хотел бы рекомендовать вашему величеству посмотреть новую работу нашего мэтра. Вот взгляните, сделайте милость. Узнаёте оригинал?
Подойдя поближе, государыня замерла на какое-то мгновение, а потом расхохоталась.
— Это я? Господи помилуй! Вот не ожидала. Да еще характер верно схвачен. Как же вы смогли, не увидев меня ни разу?
Фальконе снова поклонился.
— Я уже отвечал на подобное удивление генерала Бецкого. И признался, что портрет вашего величества вылеплен не мною, но моей помощницей — мадемуазель Колло.