— Я бы с удовольствием познакомилась с ней. Может, пригласить их с матерью к нам в гости?
— Почему бы нет? Надо будет спросить.
А поскольку уже наступало лето и хотелось больше солнца, тепла, воздуха, свободы, то решили на двух колясках съездить в Петергоф — посмотреть на дворцовый ансамбль, схожий с Версалем, и на знаменитый каскад фонтанов. Словом, отправились в воскресенье, 5 июня.
Снятые Филиппом при посредничестве Петрова экипажи ожидали нас во дворе нашего дворца-мастерской в половине восьмого утра. Мы оделись по-летнему и празднично: кавалеры в атласных камзолах жюс-о-кор (Фальконе в фиолетовом, а Фонтен в коричневом), панталонах соответствующего цвета и белых чулках (разумеется, никаких париков, но зато широкополые шляпы), я же в шелковом розовом платье с небольшим декольте с кружевами, шляпе, украшенной фруктами, и в руке — складной зонтик. Сев в свою коляску, мы поехали за Вернонами.
Жили они поблизости — на Большой Морской, в доме какого-то купца, что сдавал квартиры внаем. Нас увидели с балкончика, помахали платочком, и минут через пять мать и дочка вышли из парадной. Обе чрезвычайно похожи друг на друга — миленькие блондинки с голубыми глазами, обе в модных платьях с воланами и райфроком, тоже с зонтиками. Дочь повыше и постройнее, только зубки немного подвели: были разной величины и росли неровно — это придавало ее улыбке некоторую зловещность. Но зато мать попроще и подобрее — ясная улыбка, ямочки на сдобных щеках. Александр всех перезнакомил. Звали его невесту по-русски Анна Генриховна (исходя из того, что ее покойный отец был Анри), а мадам Вернон — Наталья Степановна, урожденная Бирюлькина. Изъяснялась она по-французски с сильным акцентом, а зато дочь — вполне прилично, видимо, общение с детства с отцом-французом сделало свое дело.
Сели так: в первой коляске — дамы Вернон и Филипп, во второй — мы втроем. Было уже за восемь, солнце высоко, и без промедления покатили в Петергоф. Не прошло и получаса, как мы выбрались на дорогу, шедшую вдоль Финского залива. Море было серовато-голубоватое, гладкое, спокойное, в чистом синем небе и на берегу много чаек, и мальчишки, стоя на валунах, удочками ловили рыбу. Очень живописно. Хоть слезай и пиши картину маслом.
Миновали Стрельну. На дороге было немало экипажей, подобных нашему: ездить на прогулку в Петергоф летним воскресным днем у петербуржцев считалось хорошим тоном. Все в веселых пестрых нарядах, сплошь и рядом под дугой звенят колокольчики. Славно!
К месту прибыли около одиннадцати. По ступенькам вышли ко дворцу — он действительно чем-то напоминал версальский, только чуть поменьше, да и парк не такой обширный. Но каскад фонтанов впечатлял. Мы, конечно, тут же стали каламбурить по поводу фамилии Александра, он хотя и смеялся, но краснел[2]. С этими шутками-прибаутками Фальконе, Фонтен и я вытащили альбомы, взятые с собой, и в течение получаса сделали несколько набросков грифелем: мэтр зарисовал Самсона, разрывающего пасть льву, я — Нептуна с трезубцем, Александр — Психею. Дамы Вернон при этом терпеливо сидели на складных стульчиках, выставленных Филиппом, закрывались зонтиками от солнца и слега скучали. Наконец, мы закончили наши этюды и отправились на прогулку. Поначалу прошли вдоль центрального каскада и, спустившись к морю, с любопытством осмотрели Малый дворец Петра I — «Монплезир». Выступали парами: Фальконе и я, Анна и Фонтен, Натали и Филипп. Наслаждались бризом, ласковым теплом июня, красотой архитектуры 50-летней давности.
Удалившись от дворца в рощицу, мы решили перекусить. Благо предупредительный Филипп прикрутил к одной из колясок средних размеров дорожный сундучок, где имелись не только столовые принадлежности, но и взятые в трактире холодные закуски во льду, а отдельно ехали оплетенные соломой бутыли с квасом и вином. Расстелили коврик, разложили салфетки. Ели ветчину, сыр, жареных перепелов и вареные перепелиные яйца, пироги, пирожные. Анна вино не пила, ограничившись квасом. А зато ее маменька лихо опрокидывала в себя стопочки. После традиционных тостов за знакомство, здоровье, за благополучие родных и близких, за любовь, за удачу, разговор пошел о грядущих переменах в России. Фальконе восхищался Екатериной II:
— Вашей стране очень повезло с императрицей. Европейка по происхождению, принесла она все то лучшее, что выработала Европа. Я с Вольтером не согласен в корне по атеизму его — общество без Бога мертво и обречено, но идеи просвещения, гуманизма разделяю полностью. И Екатерина, по-видимому, тоже, находясь в переписке с ним. И с Дидро. Мсье Дени — общий наш друг с Мари. Собирается погостить в России, принимая приглашение ее величества. Я ему написал, что мы тоже ждем его с нетерпением.