Фальконе и я получили общее письмо от Дидро. Он писал, что Екатерина II наконец-то добилась своего: вскоре состоится поездка нашего друга в Россию. Спрашивал, можно ли ему поселиться у нас? Мы ответили без задержек, что, конечно, будем очень рады, приготовим комнату и снабдим ее максимальными удобствами. Разумеется, государыня будет ему показывать Петербург, поведет политические, философские беседы, но насущные дела не позволят ей проводить все время с ученым, и в оставшиеся дни мы займемся им сами, вывезем на море, в Петергоф и прочее. Предстоящий визит Дидро очень нас порадовал, ждали его с нетерпением.
Осенью 1771 года ровно пять лет исполнилось, как мы прибыли в русскую Северную столицу. Собрались за общим столом и отметили этот небольшой юбилей. Фальконе, поднимая бокал с вином, так сказал:
— Господа, больше половины пути нашего в России пройдено. Можно подвести промежуточные итоги. Сделано не все, что хотелось, но уверен, что сделано главное: наш проект одобрен, утвержден и вступает в финальную стадию реализации — после отливки последует установка на постаменте, тот готов уже вполне. Мы должны уложиться в три года, по контракту. Это вполне нам по силам. Выпьем же за успех нашего предприятия, за достойное его окончание!
В ходе празднества слово взял Поммель. Обведя нас глазами, произнес с улыбкой:
— Дорогие друзья! Я не мастер говорить красиво и скажу по-простому: почитаю за счастье жить и работать с вами. Увидав проект памятника Петру, сразу понял: это мировой шедевр. Уговаривал моего учителя Эрсмана задержаться, но когда тот уехал, я решил остаться в России. Чтобы быть причастным к великому делу. Разобьюсь в лепешку, но не подведу вас. И спасибо за доброту ко мне. Каждого люблю!
Ах, как внешность и речи человека бывают обманчивы! Мы тогда и предполагать не могли, что пригрели у себя на груди настоящего аспида…
Чтобы совершить пробную отливку, Фальконе выбрал в качестве модели всем известную римскую статую — «Мальчик, вытаскивающий занозу», копии которой украшают чуть ли не все галереи мира, в том числе и Академии художеств в Петербурге. Мэтр испросил разрешения у Бецкого выполнить с нее слепок, а затем вместе с Хайловым перевел в воск. Вышло замечательно. После правок и доводок изготовили опоку и в один из летних дней 1772 года объявили, что будут отливать в бронзе. Власти приняли меры предосторожности: оцепили квартал, запасли емкости с водой, если вспыхнет пожар (все окрестные строения — деревянные), были наготове. Пом-мель начал плавку бронзы. А затем Хайлов разрешил заливать металл в форму. Трубы потрескивали, но держались. Из отверстий опоки вытекал и дымился расплавленный воск…
Наконец форма была заполнена целиком. Оставалось ждать затвердения бронзы. Все стояли разгоряченные, с красными от волнения и жара лицами. Хайлов вытирал тряпкой руки. В кожаном переднике, с обручем на голове (чтобы волосы не мешали), воплощал собой образ русского мастерового, очень колоритного, — я потом нарисовала его карандашом в альбоме по памяти.
Ближе к вечеру заключили, что металл застыл. Аккуратно разбили форму… Боже! Бронзовый мальчик явился нам во всей красе — цельный, без серьезных изъянов — зачищай и хоть завтра на выставку! Вздох облегчения вырвался у всех из груди. Улыбались, смеялись, поздравляли друг друга. Тут же Филипп принес вино…
Настоящая удача! Предстояло еще проанализировать все детали, кое-что уточнить и поправить в механизме печи, но проверено было главное — по такой методике можно и нужно отливать Петра. Превосходно справимся сами, без заезжих мастеров, дерущих втридорога.
Фальконе написал Бецкому и Екатерине. Но ответа не получил. Обратился к де Ласкари — в чем дело? Тот невнятно нёс какую-то чушь о внешней политике — вроде бы императрица занята войной с Турцией и разделом Польши, ей совсем не до памятника. Разве одно мешает другому? Но ответ неожиданно пришел от Гордеева, знавшего больше, чем мы: государыня занята предстоящей женитьбой Павла Петровича (вскоре должны привезти немецких принцесс), а еще на Урале некий беглый казак объявил себя якобы спасенным императором Петром Ш, и пошла на него охота. Тем не менее мэтр снова писал Бецкому — деньги нужны на бронзу, время поджимает, очень бы хотелось начать отливку и прочее, — но ответа вновь не получил. Более того: стали задерживать выплату обычного жалованья, де Ласкари вообще пропал, и до нас уже никому вроде не было дела. Фальконе в отчаянии излил свои обиды в письме, адресованном Дидро, тот в свою очередь сочинил филиппику государыне, и тогда только она откликнулась. Вот ее записка (на французском):