— Так и знал, что этим когда-нибудь кончится. Как говорится, пустили козла в огород… — Он поднялся, вышел из-за стола и прошелся по кабинету, огибая нас то справа, то слева. Встал к окну и, взирая на Невский проспект, сухо бросил: — Обесчестил девушку — так женись.
Сын, естественно, оживился:
— Ты благословляешь?
Обернувшись, Этьен произнес сквозь губы:
— У меня есть выбор? Да, благословляю. Чтобы внук мой не оказался бастардом. — Подошел и положил руки нам на темечки. — Раз уж так сложилось… по воле Господа… Будьте счастливы, дети мои… Если будете счастливы — я за вас порадуюсь, говорю искренне. Я люблю вас обоих. И поэтому ваше счастье — и мое счастье. Старики должны уступать дорогу молодым. — И перекрестил нас.
Мы поднялись и обняли его. Я старалась сдерживать рыдания, и Этьен, по-видимому, тоже. Только Пьер сиял, как начищенная медная пуговица. Фальконе-старший поцеловал нас целомудренно, по-отечески и махнул рукой:
— Ну, ступайте, ступайте. Мне необходимо побыть одному.
Поблагодарив его за оказанную милость, мы ушли. Наконец я расплакалась почти в голос, а мой будущий муж, гладя мое плечо, только повторял:
— Полно, полно, Мари. Все устроилось как нельзя лучше. Надо думать не о прошлом, а о будущем — о ребенке, о нашей свадьбе. Нынче же отправлюсь к отцу Жерому и договорюсь о дате венчания. А к тебе должен скоро прийти Фонтен — приведи себя в порядок к его приходу.
Да, Фонтен! Надо же сказать и Фонтену. Как он отреагирует?
Мы заканчивали с ним бюст Натальи Алексеевны в мраморе. Не моту сказать, что сия скульптура — крупная удача моя. То есть, безусловно, похожа на оригинал, симпатична и благообразна, но какой-то изюминки не хватает. Некоей чертовщинки, превращающей изваяние в живую плоть. Даже знала, как это сделать, но боялась, что такая «ожившая» великая княгиня не понравится ни ей самой, ни супругу, ни государыне, — приходилось жертвовать искусством во имя политики с политесом.
Александр несколько опоздал, был весьма чем-то озабочен. Я спросила, что произошло. Он взглянул на меня рассеянно, а потом тряхнул головой:
— Ай, какая разница. Нелады в семье.
— Что, поссорились?
— Да, с мадам Вернье. Но ведь теща с зятем всегда ссорятся.
— А из-за чего?
— Как обычно, слово за слово… Анна захотела соленых огурцов, я пошел и купил. Но она есть не стала, говоря, что они пахнут бочкой. Я пошел и купил другие. Эти почему-то пахли рыбой, и она от них тоже отказалась. Тут пришел Поммель и принес огурцы от мадам Петровой (как он узнал, что моя жена хочет огурцов?). Эти оказались как нельзя лучше, Анна была в восторге. А мадам Вернье бросила с издевкой: «Вот учись, как надо обходиться с женщинами!» Я, понятное дело, разгорячился: мол, готов уступить вашу дочь Поммелю, если он для вас такой замечательный. А она: «Ты давно ее уступил, болван!» Представляешь? Что бы это значило? Вот хожу и думаю: может, и ребенок не от меня, а от Поммеля?
Я взяла его за руку:
— Погоди, успокойся. Безусловно, Поммель — большой проныра, но не думаю, что настолько. Да, отвешивал комплименты твоей жене, а она ему строила глазки, но когда им было сойтись по-настоящему? Он обычно в мастерской по литью, правда, больше спит, чем работает, но всегда на виду. Анна же сидит дома с девочкой…
Александр отнял руку:
— Знаешь, при желании можно найти и время, и место! А тем более я бываю пьян периодически по праздникам… Мы с Филиппом — ты знаешь — иногда себе позволяем…
— Лишний раз говорит о вреде пьянства.
— Да, согласен… Но теперь-то что делать?
Я пожала плечами:
— Ничего. Жить, как жили. Постараться отвадить Поммеля от дома.
— Нет, а если ребенок от него?
— Что ж с того? Русские говорят: не тот отец, кто родил, а кто вырастил.
— Мне растить чужого ребенка?
— Будешь любящим родителем — он твоим и станет.
Но Фонтену это не понравилось:
— Не смогу… Сердцем не приму…
— Но ведь ты не уверен, что он не твой! Может быть, и твой.
— Не уверен, да… Ах, Мария, я с ума схожу!
Обняла его, словно брата, и погладила по спине:
— Тихо, тихо, дружочек. Лучше бы помог мне в моей ситуации…
Он уставился на меня вопросительно:
— У тебя тоже нелады?
— Я не знаю, как сие назвать… Ты сейчас поймешь. Дело в том, что в ближайшее время замуж выхожу.
У него глаза сделались квадратными:
— Мэтр Фальконе все-таки решился?
Я вздохнула:
— Фальконе, Фальконе, да не мэтр только…
— Как? А кто?
— Фальконе-младший.
Александр почти шарахнулся от меня: