Гости одобряли. Разъезжались в хорошем настроении, мы их проводли до колясок. А когда вернулись домой, Фальконе почувствовал себя плохо. Побежали за доктором, тот произвел кровопускание… Нет, не помогло.
Целую неделю боролись за его жизнь. Наконец, он очнулся, начал узнавать окружающих, понемногу и пить, и есть. Но не мог ни вставать, ни говорить. Я с Филиппом ухаживала за ним, как за маленьким ребенком…
Это были долгие, бесконечные восемь лет, о которых писать нет сил. Восемь лет болезни. Восемь лет отчаяния. Восемь лет лекарств, процедур, попыток реабилитации и потери надежд. Я совсем перестала ваять и рисовать, уделяя внимание только Этьену и дочке. Слава Богу, Мари-Люси радовала меня — занималась с учителями прилежно, много читала, говорила помимо французского на трех языках (русском, итальянском, немецком) и к семнадцати годам превратилась в стройную красавицу. Главное, унаследовала от деда голубые насмешливые глаза. И покладистость. Правда, иногда у нее случались вспышки гнева, чем напоминала отца, но довольно короткие — вспыхивала и гасла.
В эти годы пережили еще одну потерю — умер Дени Дидро. Я была на его похоронах. Возложила цветы на могилу от Этьена и от себя. Постояла, поплакала. Оборвалась предпоследняя ниточка, связывавшая меня с юностью. А последней был сам Этьен.
Иногда до нас доходили сведения о Пьере — о его кутежах и бесчинствах, но у нас в гостях он ни разу не был, Бог миловал. Говорили, что видели его во время штурма Бастилии в 1789 году на стороне восставших, а потом болтали, что как будто бы примкнул к якобинцам. Не имела понятия. Все революционные события промелькнули мимо нас. Мы с Мари-Люси волновались больше о здоровье Этьена, чем о жизни и судьбе королевской семьи.
Вскоре после встречи нового, 1791 года, Фальколне-старшему стало хуже. Он на пальцах и немногими словами, бывшими в его распоряжении, попросил меня разыскать Пьера, чтобы попрощаться. Не могла ни спорить, ни перечить. И поехала к брагу, чтобы получить от его свояченицы Марго и ее мужа-якобинца хоть какие-то сведения о моем бывшем муже. Дело в том, что мсье… нет, теперь уже гражданин[14] Марсо числился среди вождей революции и вполне мог знать о судьбе Фальконе-младшего. Так и вышло. 23 января Пьер приехал к нам в Севр. Выглядел неплохо, был опрятно одет и чисто выбрит, только весь седой и морщинистый. Сухо поздоровавшись, он прошел к мэтру в спальню. Их общение длилось полчаса. Вышел Пьер весь в слезах, совершенно потерянный и согбенный. Сел на стул, вытер щеки платком. И сказал глухо:
— Никогда не думал, что болезнь отца так меня расстроит… Казни сотен людей я переносил стойко, а теперь… а папа… — Он прикрыл глаза. — Черт возьми, как несправедлива жизнь! Отчего мы не ценим то, что имеем в юности? Начинаем ценить уже слишком поздно, и назад вернуться, чтобы все исправить, нельзя…
Встал и взял меня за руку:
— Извини, Мари, если пожелаешь… А не пожелаешь — так хотя бы не держи зла…
Я ответила:
— Полно, полно, Пьер. Все давно забыто.
Тут к нему шагнула Машенька:
— Ты не узнаёшь меня, дорогой отец?
Фальконе-младший вздрогнул:
— Ты?.. Это ты?.. Вот не ожидал!..
И они крепко обнялись.
— Можно мне, папа, поучаствовать в вашей революционной работе? На дворе перемены, мы же в стороне…
Отставной муж улыбнулся:
— Был бы только рад. Но боюсь, твоя мама не позволит.
— Не позволю, — отчеканила я. — Молодым девушкам в революции не место.
Он ответил:
— Как всегда, не права: молодых девушек с нами много. Революция — дело молодых. Потому что за ними будущее. Но решайте сами. Если что, приходи к нам в редакцию газеты «Друг народа». Главный там Марат, я же помогаю в части иллюстраций.
— Может, и приду, — усмехнулась дочка.
Фальконе-старшего не стало 24 января. Мы хотели сообщить Пьеру о дате похорон и отправили Филиппа по указанному адресу. Но слуга вернулся растерянный: день назад во время стычки королевских гвардейцев и вооруженных толп Фальконе-младший был убит.
Так одновременно я лишилась двух моих мужчин.
Глава двенадцатая
ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ФАЛЬКОНЕ
Мне хотелось забыться, убежать, скрыться от предметов, мелочей, ежечасно, ежеминутно напоминавших мне о нем. Не могла заходить в его кабинет, в его спальню, в его мастерскую. Всюду, всюду он. Вот его очки… Он их больше никогда, никогда не наденет. И они остались, а его нет. Вот его чернильница… Больше не обмакнет в нее перо. И она осталась, а его нет. Вот его перочинный ножик… Больше не заточит им перо. Нож остался, а его нет…
14
В ходе революции во Франции были отменены обращения «мадам» и «мсье» и введены «гражданка» и «гражданин».