— Ой-ёй-ёй, сколько крови я потерял, сколько кро-о-ови! — стонет Лизабет, показывая Маттис, как надо играть.
Та послушно повторяет. И в конце концов игра идёт довольно гладко. А вот Мия, та играет замечательно!
Её и учить не надо. Она самый свирепый разбойник между Иерусалимом и Иерихоном, да и сама Мадикен играет не хуже. Они коварно подкарауливают в кустах все проходящие по дороге караваны и безжалостно грабят их. О самаритянине на постоялом дворе они начисто забыли. И под конец Лизабет спускается с чердака злая, как оса.
— Ну сколько можно там сидеть и всё мазать и мазать её вином и керосиновым маслом? — сердито спрашивает она.
Лизабет думает, что растительное масло и керосин — одно и то же, но это не так, объясняет ей Мадикен.
— Если ты намажешь раны пострадавшего керосином, он у тебя не протянет до утра.
Но Маттис, разумеется, «протягивает», и теперь они с Лизабет тоже хотят быть разбойниками. Мадикен переделывает постоялый двор в разбойничью пещеру.
И вскоре пещера наполняется золотом и драгоценными камнями, потому что все четверо разбойников разбойничают не жалея сил — ни разу ещё девочки не играли в такую весёлую игру. Про вшей они совсем забыли. Но вдруг Мия спрашивает:
— Слушай, Мадикен, а если у нас снова появятся вошки, как ты думаешь, можно нам будет снова прийти сюда?
— Вы можете приходить сюда и без всяких вошек! — говорит Мадикен. — Приходите завтра, ладно?
Когда выясняется, что дети не в силах больше играть, им подают на веранде тефтели с макаронами, а на десерт — фруктовый кисель. Маттис ест так много, что Мии даже становится стыдно за неё, и когда сестра в третий раз подкладывает себе тефтели, Мия спрашивает:
— Ты чего, всё ещё не наелась?
— Вообще-то наелась, — отвечает Маттис, набивая едой рот.
— Тогда чего ж ты всё лопаешь и лопаешь? — сердито осведомляется Мия.
— Чтоб никогда больше не проголодаться, — объясняет Маттис.
Она ест до тех пор, пока у неё не начинаются колики в боку. Больше она уже не может проглотить ни крошки.
Вот тут-то как раз и приходит Альва.
— Теперь, я думаю, вы наелись, а вошки передохли, — говорит она.
Альва отводит детей в кухню, по очереди чешет им головы частым гребнем, а потом смывает с их волос весь сабадилловый уксус тёплой водой с душистым мылом, которое пахнет почти что розами. Мия с Маттис отправляются домой такие чистые, какими никогда не были за всю свою жизнь.
Мадикен провожает их до калитки.
— Мия, так ты придёшь завтра? — спрашивает она.
— Да, если хочешь, — отвечает Мия. — И Маттис тоже придёт.
Потом она берёт сестру за руку, и обе они торопливо бегут по улице на своих тонюсеньких ножках. А чистые волосы развеваются у них за плечами, как ветви огненно-красных кустов.
Папа как раз возвращается домой, когда мимо него проносятся два огненных куста. Мадикен рассказывает ему о своих вошках, о том, как их вывели, и о других весёлых происшествиях сегодняшнего дня.
Дядюшка Нильссон в это время проверяет свой капкан, и папа, проходя мимо, вручает ему газету для тётушки Нильссон. Мадикен то и дело виснет у папы на руке. До чего же весело, когда он приходит домой!
— Какая мама молодец, что купила столько сабадиллового уксуса! — радуется Мадикен, и папа соглашается с ней.
— Да, наша мама очень добрая!
Услышав это, дядюшка Нильссон кивает, соглашаясь с ними.
— Конечно! Прекрасная Госпожа из Юнибаккена очень добрая! Чего нельзя сказать о моём домашнем Злодиолусе.
Мама сидит на веранде и что-то вяжет крючком, поджидая папу. Она тоже рада его возвращению.
— Сегодня мы с тобой будем ужинать одни, — сообщает она — Мадикен и Лизабет уже поели.
Папа целует её в щёку.
— Прекрасная Госпожа из Юнибаккена, — произносит он — Я слышал, ты вывела вшей у двух бедных малюток. Об этом можно напечатать завтра в газете.
Мамины глаза темнеют. Она поднимается с плетёного стула.
— Стыдись, — говорит она, и папа тут же раскаивается в своих словах.
— Прости, Кайса, я действительно сказал глупость.
Но извинение не помогает. Мама молча поднимается в спальню. Она сейчас жалеет себя. Мадикен это знает, хотя и не понимает толком, почему. Как всё печально обернулось. Мадикен почти сердится на папу.
— Зачем ты так сказал? Что ты имел в виду?
— А-а! И сам не знаю — отвечает папа — Наверное, я имел в виду, что не велика заслуга — вывести у кого-то вшей, когда кругом столько несправедливости, с которой надо бороться. Но мама, разумеется, в этом не виновата.