ОСТЕРЕГАЙСЯ ЛИСЬЕГО КАПКАНА!
К сожалению, предостережение не помогло. Дядюшка Нильссон уже попал в капкан и, очевидно, давно попал, иначе зачем бы он стал так дико кричать.
Увидев Альву, он умолкает и лишь тихонько стонет и жалуется:
— Что за чертовщина впилась мне в ногу? Никак не могу от неё освободиться. Бог знает, что это такое, но ведь как больно!
Альва тут же начинает действовать. У неё сильные пальцы, и когда вскоре дядюшка Нильссон вылезает из капкана, он даже плачет от благодарности.
— О, Юнибаккенский Ангел, за это тебе воздастся сторицей на небесах и на земле, буль уверена!
Прибегает тётушка Нильссон в серой шали, наброшенной поверх ночной рубашки, Она останавливается как вкопанная и смотрит на дядюшку Нильссона, Он поднимает дрожащую руку.
— Молчи, Эмма! Я истекаю кровью, я скоро умру, и тогда ты раскаешься в своих жестоких словах.
Нельзя быть таким несправедливым, считает Мадикен, ведь тётушка Нильссон так редко говорит дядюшке Нильссону жестокие слова! Она и сейчас ни в чём его не упрекает.
— Ты не умрёшь, — только и произносит она — Но какого же ты свалял дурака! Как ты додумался поставить капкан в этой самой дыре? Ты же всегда в неё лазишь, чтобы сократить путь. Когда возвращаешься по ночам из «Весёлой Чарки».
— Иногда человеку изменяет память, — строго отвечает дядюшка Нильссон. И, поддерживаемый женой, пошатываясь, плетётся к дому.
— Вот вам и меховой воротник, — бормочет Альва.
Она берёт лисий капкан и забрасывает его как можно дальше.
— Чёртова водка, — говорит она в заключение. — Пойдём спать, Мадикен!
ЖИТЬ В ДЕРЕВНЕ НЕ ТАК ОПАСНО, КАК ДУМАЕТ МАМА
Мама с папой собираются съездить ненадолго в Копенгаген. Об этом они сообщают однажды за завтраком, и Мадикен сразу же скисает.
— Вот вам всегда так весело, а мы с Лизабет всё слоняемся тут из года в год и умираем от тоски.
Жизнь в Юнибаккене начинает вдруг казаться ей до ужаса скучной. Её уже не радует ни лето, ни летние каникулы.
После обеда они с Лизабет сидят на крылечке чёрного хода и обсуждают свою юнибаккенскую жизнь, и чем больше Мадикен думает об этой жизни, тем безрадостнее она ей представляется.
— Купаться, качаться на качелях, играть в крокет… неужели это всё, что нам суждено на этом свете? — с горечью спрашивает она.
— Нет, не всё. Ещё мы будем поливать свои грядки и обмолачивать нашего ёжика, — добавляет Лизабет.
— Обмолачинать ёжика? Что ты имеешь в виду? — интересуется Мадикен, она хочет сразу же внести ясность в слова Лизабет, даже если и думает сейчас совсем о другом — Ты ведь просто даёшь ёжику молоко, а вовсе не обмолачиваешь его!
Как не обмолачиваю? — удивляется Лизабет — Ты же сама сказала, что я даю ему молоко. И ты тоже даёшь ему молоко, значит, мы обе обмолачиваем его. А как же иначе? Только мне всё равно больше хочется поехать в Копенгаген.
— Мне тоже, — отзывается Мадикен.
Они входят в дом и категорически заявляют маме, которая моет в кухне посуду, так как Альва Сегодня свободна после обеда, что тоже хотят в Копенгаген.
— К сожалению, вам нельзя ехать с нами, золотые мои бомбошечки, — ласково говорит мама — Но мы постараемся придумать для вас что-нибудь другое, столь же интересное.
— Например, вытирать посуду, да? — кисло цедит Мадикен, потому что мама тут же нашла дочкам работу, дав им в руки по полотенцу.
— Эх ты, фрёкен Простокваша… — говорит папа.
Больше он не произносит ни слова, а лишь смотрит на Мадикен так, что ей становится стыдно.
Папа моет в кухне пол. Мадикен знает, что ни один папа в городе не стал бы заниматься подобной работой. А ещё она знает, что её папа не такой, как другие. И любит его за это. Хотя сейчас и киснет как простокваша.
Внезапно раздаётся стук в дверь, и кто же, вы думаете, входит в кухню, как не Турэ с Яблоневого Холма, сын Петруса Карлссона, чьи бычки чуть было не испортили весь мамин день рождения. Турэ приносит яйца, которые заказывала мама. Он заметно разочаровывается, не застав Альвы дома, подмечает Мадикен, ведь Альва ему очень нравится.
Мама угощает юношу кофе, который он тоже любит. Они сидят за столом в кухне: Турэ, мама и папа, пьют кофе, чашку за чашкой, и разговаривают о том о сём. Хотя Турэ застенчив и сам говорит не слишком много. Он лишь время от времени посмеивается тихо и добродушно, как смеются все его домочадцы с Яблоневого Холма.