– А твой папа сидит в саду и занимается спиккуляцией, – говорит Мадикен.
Аббе смеётся:
– Я так и знал! Вчера он целый день пролежал в кухне на диване, а маманя гоняла туда и обратно в дровяной сарай, чтобы натаскать дров для печки. Уж он так её жалел, бедняжку! Да, ничего не скажешь – доброе сердце у моего папани!
Аббе угощает Мадикен крендельком. Просто объедение, до чего вкусно! Недаром все хозяйки наперебой раскупают крендельки Нильсонов. Каждой хотелось бы разведать секрет, отчего они получаются такие вкусные. Но Аббе говорит, что этот рецепт придумала бабушка его бабушки сто лет тому назад, и ни одна дамочка в городе, сколько бы она о себе ни воображала, никогда не дознается и не додумается до бабушкиного секрета.
– Но тебе, может быть, я поведаю его перед смертью. Конечно, смотря по тому, как ты будешь себя вести.
Ох, зачем он только это сказал! Мадикен сразу представила себе такую картину: Аббе лежит бледный как полотно, он вот-вот умрёт, он уже еле говорит. И, прошептав: «Сбей десяток яиц», испускает дух – он вздохнул, и его не стало!
У Мадикен подкатывает к горлу комок, и дрожащим голосом она просит:
– Никогда не умирай, Аббе, прошу тебя! А сегодня ты пойдёшь смотреть на Майский костёр?
– Точно не знаю, – говорит Аббе. – Меня, может быть, ещё позовут в другое место, на вечеринку, в хорошую компанию. В общем, там видно будет.
Что поделаешь! Остаётся надеяться на лучшее. Мадикен так хочется, чтобы Аббе тоже пришёл на Ярмарочное поле, – она будет там в новых сандалиях, в зелёной шёлковой шапочке и красной жакетке. Вот Аббе, наверное, удивится, какая она красивая! Мадикен надеется удивить не только его, но всех, кто будет на празднике. Всякий, у кого есть глаза, не сможет не заметить, что на ней новые сандалии.
Но сандалии ещё не куплены, поэтому ей теперь надо бежать домой и поторопить Альву. Пора идти за покупкой.
Ходить в город с Альвой очень интересно. Слева Мадикен, справа Лисабет – торопятся вприпрыжку, а посередине с большой корзиной на руке плавно выступает Альва. Предстоит сделать много покупок, и Мадикен убеждает Альву, что первым делом нужно сходить за сандалиями. Остальное не так уж важно.
В городе царит оживление. Сегодня базарный день, да ещё тридцатое апреля, одним словом – причин достаточно. Все школьники свободны от уроков, завтра, первого мая, – тоже. Мадикен замечает в толпе своих одноклассников.
– Как здорово, что у нас целых два дня не будет уроков! – радуется она.
– Наверное, учителя испугались, как бы вы совсем не заучились! – высказывает Альва своё предположение.
Но вдруг лицо у неё заливается румянцем. Им навстречу идёт трубочист. Он подмигивает Альве и улыбается белозубой улыбкой. «Вот уж и напрасно», – думает Мадикен, потому что трубочист женат и у него есть пятеро детей. Но трубочист Берг – первый парень в городе и, по словам Альвы, перемигивается со всеми девушками.
Мадикен хорошо понимает, почему он заглядывается на Альву. На неё многие заглядываются. Ведь Альва такая милашка! По крайней мере, так объяснил дядя Нильсон. Отчего, дескать, на Альву так приятно посмотреть? Да оттого, что у неё всё на месте: где надо – тонко, где надо – округло, а кроме того, она всегда весёлая – разумеется, если только не сердится.
– А уж коли ангел Юнибаккена рассердился, тогда лучше не попадайся ей под горячую руку! – говорит дядя Нильсон.
Мадикен и Лисабет никак не могут решить, кто милее – мама или Альва. Иной раз вечерком, когда Лисабет, примостившись у Альвы на коленях и прижавшись к её груди, блаженствует в её мягких объятиях, она от души восклицает:
– Как хорошо, что ты такая уютная!
И вот Альва, сказочно миленькая и уютная, в бумазейном клетчатом платье, заходит в обувной магазин. Господин, который примеривает детям сандалии, спрашивает Альву, придёт ли она вечером на Ярмарочное поле. Но Альва будто и не слышит. Я, дескать, пришла купить сандалии – и точка.
Таких замечательных сандалий Мадикен никогда в жизни не видела. Когда ей вручили свёрток, Мадикен прижала его к груди, чувствуя себя на верху блаженства.
– Ты сумасшедшая, Мадикен! Покупать сандалии, когда здесь есть чу́дные лаковые туфельки!
Оказывается, Лисабет тоже примеряла обувь, никто и не заметил, когда она успела. Одна нога у неё в чёрной лаковой туфельке на высоком каблуке, на другую надет коричневый мужской башмак. Лисабет, прекрасно зная, что этого делать нельзя, ангельски улыбается. Она знает, что её улыбка хоть кого обезоружит. Но с Мадикен этот номер не проходит.