Явилась Анна, это была воспитанная, улыбающаяся и очень активная девочка одиннадцати лет. Расцеловалась с матерью и теткой, поблагодарила за то, что те приехали, но сообщила, что времени у неё, в общем-то, нет, потому что к завтра она должна сделать много уроков. В самом деле, кроме обычной общеобразовательной программы Анна занималась французским, английским и, в силу обстоятельств, русским языками, музыкой, танцами в виде классического балета, анатомией с прицелом на дальнейшую медицину и вот теперь еще заинтересовалась латынью. В школе обычно шли навстречу познавательным порывам учениц, и ей предоставили преподавателя, однако обязали выдать к концу семестра результат. Таким результатом и должен был стать переведенный фрагмент из семейной книги.
— Эла, если что, я тебе про эту книгу позвоню, ладно? — Анна сгребла в охапку книгу и унеслась.
— Эла, а может быть, тебя нужно было пригласить преподавать в школе латынь? — хмыкнула Линни.
— Мне, конечно, делать-то больше нечего, — хмыкнула Элоиза. — Я-то что? Я не специалист, так, читать умею.
— Но я все же подумаю. И если мне покажется, что тебя нужно занять — я намекну Доменике, уж она-то, я думаю, найдет для тебя вакансию в своем штате.
— Спасибо за заботу, я очень надеюсь, что мы обойдемся без этого. И вообще, поехали уже домой. Пока доедем, совсем ночь будет.
— Ну да, поехали.
* 23 *
Дома отпустили прислугу, сами накрыли на стол и сели ужинать.
— А теперь рассказывай, — потребовала Линни.
— О чем, позволь спросить?
— Что ты сделала, чтобы привести себя в нормальное физическое и психическое состояние.
— Ну…
— Что, так ничего и не сделала? Знаешь, ты сидела два с лишним года. И будешь сидеть еще я не знаю сколько, поэтому я свяжусь с Доменикой.
— Не нужно. Для начала я организовала себе физическую нагрузку.
— Так, уже что-то. Какую?
— Пошла в балетный класс. Индивидуальные занятия два раза в неделю. Два первых уже произошли.
— И как?
— Честно сказать, как в первый раз. Организм ничего не помнит.
— Сколько лет ты уже не занималась?
— Много. Как на философский факультет поступила, так и бросила. Почти пятнадцать.
— И ты намерена продолжать?
— Я намерена хотя бы вернуть те навыки, которые были тогда. Насколько смогу, конечно, мне уже далеко не шестнадцать. А дальше посмотрим.
— Поехали в Рождество на бал в Шатийон?
Дядюшка Элоизы имел обыкновение давать на второй день рождественских праздников костюмированный бал в своем замке.
— Как будто ничего этому не мешает.
— Хорошо, что еще?
— Я позвонила в Сорбонну моему профессору.
— И? Всё-таки пойдешь преподавать?
— Нет, не пойду. У них через месяц конференция, меня пригласили участвовать. Только придется поднять кое-какие наработки, кое-что почитать и написать новый текст.
— А еще?
— А еще я работаю, между прочим. Полный день, с девяти до шести. И мне кажется, что я достаточно заняла и тело, и голову, чтобы не думать о грустном и лишнем. Нужно подождать хотя бы месяц, чтобы посмотреть, хватает ли этого и нужно ли что-то еще, тебе не кажется?
— Ладно, уговорила. А как поживает он?
— Кто такой он?
— Как кто? Твой брошенный кавалер. Ты же его бросила, я правильно поняла?
— Бросить можно того, с кем ну хоть что-то было. А у нас, можно сказать, почти ничего и не было, так, раз обнялись и два поцеловались, — и Элоиза улыбнулась из-за бокала с вином.
Линни фыркнула — она знала, что в случае Элоизы «почти ничего не было» могло означать, гм, разное.
Да, время после той истории выдалось непростым. Одной только работы было явно недостаточно для того, чтобы забить голову и перестать думать о том, о чем Элоиза запретила себе думать. Тогда она сначала пошла в балетный класс к станку, вспоминать навыки юности. Навыки с трудом, но вспоминались, однако мысли все равно постоянно возвращались к Марни и тому дурацкому вечеру в Милане. Тогда она связалась со своей бывшей кафедрой в Сорбонне и договорилась поучаствовать в паре конференций по философским вопросам. Чтобы участвовать нормально, нужно было читать книги и писать статьи, это было уже лучше в плане занять мозг, но вдруг обнаружились побочные эффекты — она стала писать стихи, чего не делала с далеких юных лет. Для этого был заведен блокнот, весь в финтифлюшках и розочках, писала она туда исключительно рукой и карандашом, никаких компьютеров. Прятала блокнот в шкатулку из-под драгоценностей под замок и никому не показывала. Но об этом она не собиралась рассказывать ни Линни, ни кому бы то ни было еще.