С террасы башни, где кружил часовой, открывался простор. Особенно в сторону реки, к которой сбегала по склону главная улица – Комсомольский проспект.
В синем небе зияла золотая дыра солнца. «Бабье лето пришло на смену мужскому – значит, мне пора, – подумал Старыгин. – Пора пуститься следом за пролетающими птицами и самолётами».
На террасе стояло несколько столиков – что-то вроде летнего кафе, куда охранники поднимались перекусить и чего-нибудь выпить. Старыгина посадили за столик. Палач, одетый в чёрную пару, принёс ему на подносе литровую бутылку водки и два стакана: один с томатным соком, другой пустой. «Кремлёвская, – прочёл Алексей Андреевич на этикетке. – А не мала ли доза?» – усомнился он. На что палач ответил: «Тебе хватит. На всё про всё у тебя полчаса». – «А если меня стошнит?» – «Исключено: в соке есть добавка, предупреждающая реакцию отторжения. Запивай каждый стакан несколькими глотками».
Водка оказалась такой же чистой, как день. Жизнь решила порадовать его напоследок. А может, напротив, тут был злой умысел – вызвать в нём чувство катастрофы. Смотри, мол, как тут хорошо! Но тебя это уже не касается. Ты уже отчалил. Ты отрезанный ломоть. Ты не жилец. «Подумаешь, – ответил Жизни Алексей Андреевич, – видал я тебя всякую. А нам необъяснимое приятно, и непонятное нам друг. – И выпил второй стакан. – Вы хорошие ребята, – сказал он палачу, – но у вас проблема с воображением. Вот как, например, вы назвали мой вид казни? Отравление спиртным. Фи-и! Это приземлённо и, кстати, неправильно. Разве я отравляюсь? Нет, я горю и сгораю. Поэтому советую вам сменить название и написать: “ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО СГОРАНИЯ”. Чувствуете, сразу появляются образ, юмор, а главное – точность. Почему двигатель? Потому что сгорающее тело толкает душу, и та, как ракета, преодолевает притяжение земли. Да, моя душа вот-вот взлетит. Но вы не увидите её блистательного полёта. Чтобы увидеть душу, недостаточно надеть галстук и чёрную пару. И лакей, напяливший графский камзол, не превращается автоматически в графа. Только РЫБАК, понимаешь, видит рыбака. Вождь вашего племени говорил: учиться, учиться и ещё раз учиться. А вождь моего пламени утверждает: воображать, воображать и снова воображать!»
Впрочем, Татьяна Пушкина с её камерностью не передаёт сути момента. Мы ведь уже не в камере. Мы уже под парами. Нам сейчас ближе Блок с его:
Да я пью, пью. Ваше здоровье… Как, однако, рванули кони! Спасибо, папа, что дал мне прокатиться на своей огненной колеснице! Э-ге-гей! Расступись, зашибу! Вот это скорость! Кони горят, щёки летят. Или наоборот? Всё равно – дух захватывает. Сорок оборотов в минуту вокруг Земли. Голова кружится. Довольно! Мне тяжело. Остановитесь! Папа, они меня не слушают! Они несутся обратно к Земле. Я не хочу. Папа, мне страшно…
Наш гарем
Наш гарем довольно необычен. Начать с того, что в нём всего одна наложница. А евнухов трое. Для одной, пожалуй, многовато. Хотя нет. Ведь хватило же у этой представительницы слабого пола сил и мужества кастрировать нас! «Как?! – воскликнете вы. – Как такое возможно, чтобы юная женщина одолела трёх взрослых мужчин?!» – «Очень просто, – скажу я, – поодиночке». Добавьте сюда, что ей далеко за 30, а мы, хотя и мужчины взрослые, но сравнительно малорослые. Не то чтобы карлики… Нет, я не карлик, я другой!
Короче говоря, в один прекрасный (или злосчастный: теперь не знаю, чего тут больше) день она подняла меня на руки, бросила в мешок и отвезла к этому животному, к этому головорезу-ветеринару. Оказавшись в мешке, я почуял недоброе. Хмель послеобеденного благодушия (а обед был на редкость обильным и вкусным – постаралась, злодейка!) моментально испарился.
– Выпусти меня! – орал я. – Куда ты меня везёшь?
– Не волнуйся, милый, – отвечала она, – я везу тебя для твоей же пользы.
Ни мольбы, ни угрозы не подействовали, и я предстал перед человеком в белом халате с ножом в руке. Тут мне всё стало ясно. Внешне спокойный, но внутренне готовый к прыжку, осматриваясь, куда бы ринуться – в дверь или окно, – я сказал ей:
– Не ты ли 40 раз на дню повторяла, что любишь меня?.. Ладно, пусть ты лгала. Но достаточно было намёка – и я бы ушёл и не вернулся… Нет, ты не веришь в моё благородство, ты хочешь избавиться от меня с помощью этого садиста раз и навсегда!
Я метнулся к окну, но был пойман ею за шиворот. Она усадила меня на колени и, гладя по шее, замурлыкала со слезами в голосе: