Однако на этом его испытания не закончились. Когда Пратт прилетел в Лос-Ачджелес и позвонил Леонарду, тот сказал ему: «Можешь приехать в студию прямо сейчас? Она хочет поговорить с тобой». Гай чувствовал себя «совершенно разбитым» после перелета, но взял такси и направился к ней. «Я застал Мадонну за обедом. „Спасибо, что приехал". Она сказала это таким тоном, что „спасибо" прозвучало, как „лучше бы ты не приезжал". И все, больше она ничего не хотела. „Можешь ехать домой"».
На следующий день, работая в студии, Пратт был просто потрясен. «Вот это женщина, от нее бросает в дрожь, — говорит он. — Первое время я ее боялся, а потом понял, как надо себя вести. Все сессионные музыканты относились к ней почтительно, ну а мы с Честером[4] ведь панк-рокеры как-никак. Я подумал, что нужно быть смелее, а то ничего не достанется. Кончилось тем, что мы с ней завязали спор о католицизме, что, кажется, ей понравилось. Любит остренькое».
Леонард не случайно пригласил именно английских музыкантов, он был поклонником британского рока. «„True Blue" был таким успешным, что Леонард мог не скупиться, — говорит Пратт. — Мы записывались в шикарной новой студии, построенной на деньги с этого альбома».
Мадонна не только стала более требовательной к содержанию песен, она и сама изменилась. Девочки, которая записывала «Like A Virgin», руководствуясь только интуицией, больше не существовало. Теперь она знала не только как звучат различные инструменты в сочетании, но и как именно выразить музыку, звучащую у нее в голове. Гай Пратт вспоминает: «Помню нашу первую совместную сессию. Мы сыграли песню „Oh Father". Едва мы закончили, Мадонна сказала: „Так, Джон,[5] не напирай так сильно в середине на восьмушки и, пожалуйста, насыщенней в конце. Гай, ты в конце играй половинными,[6] а ты, Честер, вступаешь с моей второй строчки". Она первый раз исполнила песню вместе с нами и успела заметить, как играет каждый из нас, а потом на удивление внятно объяснила, чего хочет. Мы сыграли как она просила, один раз без нее, затем с ней, затем еще раз, и все. Просто потрясающе».
Брюс Гайтч был потрясен ее решительностью. «Она сказала Пату: „Все готово в лучшем виде". Он поднял брови от изумления. Она сказала: „Я серьезно. Песня готова"». Возможно, именно возросшая уверенность Мадонны позволила ей записать такой «интимный» альбом. Все песни были про нее, так что она была просто обязана вникнуть в детали музыкального процесса. «В альбоме все подчинено одной идее, — говорит Гайтч. — Она задумалась о своем католическом воспитании». Например, святая троица песен «Like A Prayer», «Oh Father» и «Promise To Try» — это воспоминания о том, какое место в ее жизни играла религия.
Когда я была маленькая, мы с братьями и сестрами играли в такую игру: на карточках были нарисованы различные церковные принадлежности, и нужно было найти парные изображения чаш, стихарей, облаток. Это было нечто вроде катехизиса, по которому мы изучали литургию. До сих пор помню, как выглядели эти карточки. Католики верят в пресуществление, в то, что вино и хлеб не просто символизируют тело и кровь Христовы, а являются ими, вернее, становятся ими в процессе литургии. Каждое слово молитвы имеет таинственный смысл.
Мадонна выросла в этой культуре. Она собирала распятия и четки, которые были для нее не только предметом культа или реквизитом, а еще и талисманом. Распятие для нее вообще основная тема. «Я не считаю, что ношение распятия имело какой-то провокационный смысл, — говорит Мэри Ламберт, режиссер клипов „Like A Virgin" и „Like A Prayer". — Думаю, для нее оно имело мистическое значение. Мадонна же очень религиозна, по-своему конечно». Песни Мадонны пронизаны конкретными воспоминаниями из детства. «Иногда у меня возникает чувство вины там, где его, казалось бы, быть не должно. Мне кажется, это потому, что я воспитывалась в католической вере, — рассказала она журналисту „Rolling Stone" Биллу Земе. — Согласно католическому учению, мы рождаемся и умираем грешными. Неважно, что ты пытаешься избавиться от греха, он живет внутри тебя все время… Католицизм не предлагает утешения, а учит терпеть страдания».
Что примечательно в песнях из «Like A Prayer», так это то, что в них используются слова из литургии. Например, композиция с одноименным названием — это не просто сочетание приятной мелодии и стихов с религиозным подтекстом, а глубокое размышление о молитве. «Эта песня — исследование молитвы», — говорит Андре Крауч, руководитель церковного хора, принимавшего участие в ее записи. Он рассказал мне, что прежде чем согласиться на сотрудничество, тщательно изучил содержание, «чтобы понять, каков посыл песни. Мы очень избирательны в выборе репертуара, но то, что мы услышали, нам понравилось». Этот хор хорошо известен в Лос-Анджелесе, с ним работали Куинси Джонс и Чака Хан, также он записывался для саундтрек к фильму Спилберга «Цветы лиловые полей». Его торжественность очень соответствует воодушевленному настроению Мадонны.
В этой песне коленопреклоненная и созерцающая Божественную тайну Мадонна показывает себя истинной дочерью своей матери. Она поет о своем избранничестве, о том, что слышит Божественный зов. Считается, что Бог призывает человека служить ему. Ее мать понимала это служение как послушание мужу, заботу о детях, благодарение за посланные страдания. Мадонна же совершенно серьезно видела свое Божественное призвание в том, чтобы выражать слитые воедино женственность, сексуальность и духовность в музыке. Некоторые христиане расценивают это как богохульство и считают ее падшим ангелом. Размышляя о своей заблудшей душе, в песне «Like A Prayer» Мадонна просит Бога о помощи. Чтобы спастись, она должна предаться Божьей воле подобно ребенку.
Обрадовавшись тому, что ее призвали, она исполняется экстатическим ощущением присутствия Святого Духа. Хор и орган усиливают ликование. В песне Мадонна переходит от сомнений к уверенности, что отражается в музыке, которая сперва звучит робко, а затем барабаны наращивают мощь и общий темп ускоряется. «Мадонне хотелось добиться церковного звучания, как можно более полного звука, а я попытался акцентировать ее голос», — говорит Крауч. Начинает казаться, что находишься среди возбужденной толпы, и это создает определенную динамику.
«Я нигде не играл так хорошо, как на этой записи. До сих пор удивляюсь, как мне это удалось. Просто невероятно! — рассказывает Гай Пратт. — Под конец Мадонна кричала: „Давай, Гай, еще!" Я так разошелся, что продолжал играть, когда песня уже кончилась, — пришлось начинать заново». Когда запись была готова и Пратта пригласили прослушать ее, он не мог поверить, что это его исполнение. «Партия баса была просто чумовая. Мне подумалось, что вообще-то музыкант, который работает с певицей ее уровня, не должен такого себе позволять. Я спросил Мадонну: „Бас-гитара здесь совершенно потрясающая. Кто это играет?" Она ответила: „Ты, дурачок!"».
Поклонники Мадонны пришли в восторг от «Like A Prayer». По свидетельству Пратта, «все, от Джонни Марра до Дэвида Гилмора, говорили, что композиция исполнена блистательно». Для Мадонны и Пэта Леонарда эта песня была спонтанным детищем. «Мне хотелось чего-то в стиле госпел с вокалом а капелла, просто орган и мое пение, — рассказывает она. — В голову приходили различные безумные идеи, в конце концов мы убрали всю инструментовку, оставив только голос. Затем решили пригласить хор».
Мадонна так увлеклась рабочим процессом, что у нее не хватало времени на заботу о внешнем виде. «Все думают, что Мадонна всегда выглядит роскошно, но она приходила в студию одетая очень просто: ни бриллиантовых колец, ни прочей дребедени. Сначала я даже не узнал ее, — рассказывает Андре Крауч. — В ней не было ни надменности, ни высокомерия, ничего такого. Обнимала нас и старалась, чтобы мы расслабились».
Крауча поразила ее преданность музыке. Его сестра Сандра подыгрывала в «Like A Prayer» на тамбурине, и они пробовали различные ритмы. В какой-то момент Мадонна остановила ее и сказала: «Сандра, вернись к тридцать второму такту и делай так», — и сама настучала ритм. Занятия танцем развили у нее прекрасную музыкальную память. Крауч был шокирован: «Мы проиграли песню только один раз, а она запомнила все такты. Я на такое не способен! Она хорошо знает свою музыку».