Стало единственное единичным.Неомрачаемое омрачилось.Дышит душа безнадежным, больничным.Что приключилось? Не получилось.
Я за бронею, и ты уже в латах.Церковь восторга от нас отлучилась.Милый, не надо. Нет виноватых.Это бывает. Не получилось.Это бывает. Это бывает.Как я убийственно обучилась,что и любовь, и любовь убивает!Милый, воскресни! Не получилось.
«Прости, что непростительно…»
Прости, что непростительногруба, упряма, зла,но соль была просыпана,просыпана была.
Старинная примета,наивная уже:ты – как щепотка светаослепнувшей душе.
Я знала, не проспит онавсе, что прозреть могла…Но соль была просыпана,просыпана была.
Наветами опутанный,сидел ты за столом —опутанный, окутанныйчужим далеким злом.
Чему ты верил, глупенький,поспешный суд верша?Душа моя обуглена,ободрана душа.Ободрана, оболгана, —сверчок едва живой! —Оболгана, обогнаналживою молвой.
Еще смотрю просительно,еще не все – дотла,но соль была просыпана,просыпана была!
Осталась снежной горкою.Навеки? До весны?Слезы мои горькие,мои пустые сны!
Золою боль присыпана.Зола, как соль, бела…Но – соль была просыпана,просыпана была.
«Лето благостной боли…»
Лето благостной боли,постиженья печального света…Никогда уже большене будет такого же лета.
Лето, где безрассуднои построили, и поломали.Лето с тягостной суммойпоумнения и пониманья.
Для чего отогреловсе, что с летним листом отгорело?Но душа помудрела,и она, помудревши, узрела
кратковременность лета,краткость жизни,мгновенность искусстваи ничтожность предмета,что вызвал высокие чувства.
«Я – охотница, птицу подбившая…»
Я – охотница, птицу подбившая.Я сама – эта птица поникшая.Для тебя настоящее – бывшее,для меня настоящее – нынешнее…Груб и холоден —знай шесток свой! —голос ночи, день обманувшей.Что мне – в детской твоей, жестокой,в твоей памяти, мой минувший?Не заглядывай в эту бездну,не откликнусь крылом тебе, чуть чего, —твой былой сизарь поднебесный,твоей птицы подбитой чучело.Не поводит оком, не говорит,не царит над твоим плечом…А сегодняшняя —жива и парит!Только ты уже тут ни при чем.
«Говорю не с горечью, не с болью…»
Говорю не с горечью, не с болью,но, презрев наивное вранье:самой безответною любовьюлюбим мы отечество свое.
То ли у него нас слишком много…И не стоит спрашивать так строго,требовать,грубитьи теребить.Разве брошен, позабыт, несчастенкаждый, кто к отечеству причастендолгом и достоинством —любить?
И пускай оно не отвечает,нас не замечает,не венчает…Ну а мы в просторах долгих летпонимаем и с плеча не рубим.Просто любим.Безответно любим.Но сама любовь —и есть ответ.
«Потрепанный, черта страшнее…»
Потрепанный, черта страшнее,мужчина, – мой идол, вернее, —женился на юной красотке.Неплохо он смотрится с неюв богемной бывалой тусовке.
Он очень мне нравился в прошлом,которого нет и в помине.И было б смешным или пошлымна что-то надеяться ныне.
Но все-таки не с сожаленьем,не как на обтерханный символ,смотрю на него с вожделеньеми вижу влекуще красивым.
Вздыхаю покорно и кротко:увы! – я ему не Жар-Птица,а то ли замшелая тетка,то ль бабка, что все молодится.
О, грустная женская доля!за что – эта подлая плата:души не остывшей неволя,жестокая, скучная правда?…А юная дева не тужит:ей хрен этот тоже по нраву.И гладит по лысине мужа —по брачно-семейному праву.
Подруга
Подруга, мы с тобой друзьями были,но скрылись эти славные деньки.Подруга, наши взгляды стали злымии острыми, как бритва, языки.
Повздорили. Взбесились, что ли, илисвихнулись неизвестно отчего?Когда б мы мужика не поделили!А то ведь поделили мы его.
«Я похожа на землю…»
Я похожа на землю,что была в запустенье веками.Небеса очень туго,очень трудно ко мне привыкали.
Меня ливнями било,меня солнцем насквозь прожигало.Время тяжестью всей,словно войско, по мне прошагало.