А Михай глотал рыбку, как цапля. Ничего не скажешь — что хорошо, то хорошо!
1909.
Узорчатый шелковый платок
Маленькая горбунья Верон все вертелась у ворот дома Дюри Варги. Сынишка хозяина скакал по снегу на дворе. Увидев горбунью, он закричал:
— Кыш-ш отсюда, вонючка!
Верон и с места не сошла, только поманила его рукой.
Мальчишка вышел за ворота с кнутиком в руке и ударил им горбунью.
— Вон! — крикнул он, отлично зная, что обижать Верон дозволено. Мать намедни тоже надавала Верон пинков и оплеух, когда она приходила звать отца к бабушке.
Верон показала красивое мороженое яблоко.
Мальчик притих, точно собака, которая скалилась, скалилась и вдруг завидела кость.
— Где отец? — спросила Верон.
Парнишка догадался, что ответ на этот вопрос и есть плата за яблоко. Он призадумался, потом, быстро оглянувшись на дверь в кухню, спросил:
— Отдашь?
— Отдам.
— Он в сарае, на задах.
И мальчик схватил горбунью за руку, чтобы отнять свою, теперь уже законную добычу. Но Верон не отдавала.
— А где мать?
— В хате. Сейчас же отдай!
Верон отдала яблоко. Мальчишка повертел его в руке, надкусил и, забыв обо всем на свете, запрыгал на одной ножке, посапывая покрасневшим носом и чавкая.
— Я пойду к тетке Юльче! — сказала горбунья и, ковыляя, вошла в соседние ворота, но в дом и не заглянула. Торопливо пройдя через двор и через сад тетки Юльчи, она огородом, мимо забора, повернула во двор Дюри Варги, в стоявший на задах сарай.
Многим, многим уловкам научили Верон ее горб и искалеченная, непригодная к работе правая рука. Трудно было обмануть ее. Да и не хотелось ей больше получать оплеухи, как на прошлой неделе.
Горбунья, крадучись, вошла в сарай. Дюри Варга трудился в поте лица над каким-то бревном и заметил девочку только тогда, когда она остановилась у него перед самым носом.
— Чего тебе? — накинулся он на нее.
— Тетушка послала... — заговорила девочка. — «Ступай, говорит, Верон, к сыну и передай: хочется ему или нет, но чтоб обязательно пришел. Мне нужно сказать ему что-то важное, очень важное».
Варга не сразу ответил. Поплевав себе на ладони, взял топор и снова принялся тесать бревно; из него могла выйти и балка, и полоз для саней.
Не прерывая работы, Варга бросил:
— Скажи, что приду.
Девочка, не проронив ни слова, повернулась и вышла. А Дюри Варга продолжал свое дело. Да, полоз для саней выйдет!
Час спустя он положил топор, стряхнул стружки и сор, надел полушубок и тронулся в путь. Не сказавшись домашним, он вышел прямо на улицу и зашагал в село.
Возле деревянной колокольни он свернул к стоявшей неподалеку лачужке. Там и была усадьба его родителей. Здесь он рос, в этой лачуге, в этом ласточкином гнезде, и вырос прожорливым коршуном, мужем кулацкой дочки, решительным, ни перед чем не останавливающимся, предприимчивым хозяином. Тогда-то и зародилась вражда между его женой и матерью.
Он дернул веревочку на дверях и вошел. Темная, душная хата. Окошки замазаны глиной, заклеены бумагой. Дымится дырявая железная печурка, а все-таки собачий холод!
Варга бросил взгляд на постель, где под грязной периной лежала исхудавшая, высохшая, бледная мать. Увидев сына, она закашлялась и долго не могла уняться.
— Садись, — сказала больная тоненьким, слабым голоском.
Крепкий, румяный мужик стоял смущенный.
— Ох, ох, — вздохнул он, махнув рукой.
Старуха приподняла сухую, бессильную руку и устало махнула.
— Теперь уж все одно. Садись.
Кто-то сзади подставил ему стул и бесшумно выскользнул за дверь. Это была Верон.
— Чем я могу помочь вам, матушка?
— Ты?.. Ничем. — И синеватые губы старухи искривились. — Как-нибудь сама уберусь.
Долго длилось молчание. Старуха снова закашлялась. Сын, понурившись, смотрел в одну точку.
Наконец мать заговорила.
— Я слышала, ты Тёсег собрался арендовать.
Сын склонил голову набок и пожал плечами. Он почувствовал облегченье, что речь зашла о таком обыденном деле.
— Да, думал было.
— Ну и что ж?
— Не дает.
— Не дает?
— Нет.
— Ах он, пес этакий! — пронзительно закричала вдруг старуха, и ее опять стал бить кашель.
Сын удивленно уставился на мать.
— Да что... Видно, рожа моя ему не приглянулась, вот и не дает, — сказал он, будто хотел еще пуще растравить старуху. — Он ведь барин, Генчи. Вот уже восемьдесят лет все барин! А я кто? Мужик сиволапый, какой-то Дюри Варга.
— Пес он, вот он кто! — зашипела старуха. — Пес поганый! Собака!
— Кто?
— Да этот старый хрыч. Он! Чтоб ему провалиться! Чтоб небо рухнуло на него! Ух, собака!