Ее постель вся была пропитана потом. Ее ноги переплелись с его ногами. Он навалился на нее всем своим телом. Она чувствовала жар его дыхания у своего уха, на своей шее. В последние дни она встречалась с ним каждое утро. Они проскальзывали вместе в ее спальню после восхода солнца, после того, как Шандор-старший уезжал работать в поле.
На заднем дворе пропели петухи. Она не услышала ни приглушенного стука копыт, когда телега медленно подъехала к воротам ее дома, ни тихого скрипа входной двери, когда та мягко открылась, ни упругих шагов в гостиной. Она вообще не поняла, что появился ее муж, пока не услышала, как он вскрикнул. Затем раздался тяжелый грохот и глухой удар, от которого сотряслась дверь, которую он изо всех сил пнул.
Вагон тряхнуло, когда поезд на своем пути пересек стрелку. Марица чуть не свалилась от сильного толчка. Подол ее платья и нижние юбки зашуршали, словно возмущенные этим непорядком. Чемоданы на полке над ней с грохотом попадали на бок. Но Марица знала, что ждать теперь осталось совсем немного.
Она была уверена в том, что Шандор-старший в то утро работал в поле. Почему он решил тайком вернуться обратно домой? Не было ли все это специально подстроено?
Марица энергично взялась за перекраивание всей этой запутанной истории, чтобы представить события перед окружающими (а также в своих собственных глазах) в благоприятном для себя свете. Она отбросила те детали, которые вряд ли могли ее украсить, и оставила лишь те подробности, которые оправдывали ее. В результате в ее распоряжении оказалось бессистемное нагромождение разрозненных фактов, зачастую достаточно далеких от истины. Состряпанная ею самой история походила на бессмысленную, хотя и красочную картинку калейдоскопа, зато конечная цель была достигнута – ее вина оказалась надежно погребена под грубым вымыслом.
Праведное негодование не покидало Марицу даже после ее поспешного развода с Шандором-старшим. Ведь если бы ее муж находился там, где он обещал быть, то никаких неприятностей не случилось бы. Она настаивала на этой непреложной истине. Она искренне верила в это и стремилась донести эту мысль до всех окружающих. Вся деревня, однако, была настроена против нее, и только тетушка Жужи оставалась ее верным другом.
Марица была уверена, что ее вынудили бежать из деревни из-за того, что она случайно оказалась в неудачном месте в неудачное время. Однако сейчас она торжествовала. По счастливому стечению обстоятельств ей удалось поймать гораздо более крупную рыбу, чем Шандор Ковач-старший, к тому же прямо в Надьреве. Она возвращалась из изгнания, чтобы взойти на трон в качестве фактической королевы деревни. Ничто не могло доставить ей большего удовольствия.
Пока поезд неторопливо ехал по Венгерской равнине, Марица, не теряя времени даром, ухаживала за собой: она промокнула свое лицо кружевным платочком, нежно провела ладонями вверх и вниз по своему платью, его рукавам, подолу, лифу. Наслаждаясь ощущением тонкого шелка, она одновременно смахивала с себя ворсинки, презрительно наблюдая, как они планировали на пол вагона. Она пригладила свои длинные, гладкие волосы, которые все еще хранили цвет воронова крыла, за исключением одной или двух седых прядей. Она перебрала свои ожерелья и браслеты, вспоминая каждого из мужчин, кто подарил их ей. Марица вела тщательный подсчет всех мужчин, которые у нее когда-либо были, и тех украшений, которые она получила от них. Она была похожа на грабителя банков, скрупулезно ведущего учет своих ограблений. Она гордилась своей способностью увлекать в Будапеште состоятельных мужчин. Это были не скромные крестьяне ее юности, которых она теперь была склонна считать дешевыми монетками. Нет, это были поистине золотые слитки: члены парламента, губернаторы и мэры, банкиры. На протяжении многих лет они добивались ее расположения, осыпая ее знаками своего внимания. Она особенно ценила в них то, что они проявляли здравомыслие и благоразумие. И все же их визиты не ускользнули от внимания ее бдительных будапештских соседей. Марица понимала, что для нее пришло время пропасть из поля зрения как тех, так и других.
Марица всю поездку без умолку болтала со своими попутчиками практически ни о чем. Вскоре она почти охрипла, горло у нее пересохло и саднило от воздуха, насыщенного запахом угля, однако это ее ничуть не смущало. Когда пассажиры поднимались, чтобы выйти из поезда или найти свободное место в другом купе, она продолжала говорить, не обращая внимания на отсутствие слушателей. Когда в вагоне появлялся новый пассажир, она пересказывала ему пропущенную им часть последней из ее историй, чтобы он владел всей полнотой информации. Не было такой темы, в которой Марица не оказывалась бы в центре повествования и главным действующим лицом. Потратив секунду или две на то, чтобы сосредоточиться (внешне это выглядело как легкий вдох), она могла связать любые события и факты с самой собой, любимой. Бо́льшая часть из тех сведений, которые она обрушила на своих несчастных слушателей, являлось бессмысленной и совершенно пустой болтовней, однако наряду с этим она не преминула рассказать о новом, замечательном этапе своей жизни и внезапном приглашении, которое заставило ее поспешить обратно в родную деревню. О Будапеште Марица говорила крайне мало. Она практически не упоминала об этом периоде своей жизни, ведь она решила забыть его.