Ближе к вечеру Марица вздрогнула от резкого стука в калитку ее с Михаем дома. За этим последовала барабанная дробь глашатая. Они с Михаем в это время лихорадочно готовились к появлению румынских офицеров, прекрасно понимая, что те неизбежно разместятся в их доме.
– Ма-а-ри-и-ца-а Шенди! Выйдите, пожа-а-луйста! – прокричал глашатай.
Глашатай редко приходил конкретно к кому-либо в деревне. Принятые правила требовали, чтобы он только сопровождал жандармов (представителей закона, которым было поручено обеспечивать общественную безопасность в сельских районах[15]), когда те приходили произвести арест. Однако в Надьреве уже давно никто не видел жандармов. В деревне не было никаких полицейских структур вот уже более пятидесяти лет. Поэтому, если глашатай и появлялся перед чьим-либо домом, это означало, что он скорее всего сопровождал члена сельского совета, которому было необходимо обсудить с местным жителем то или иное дело.
Марица метнулась к калитке и распахнула ее. На улице стоял глашатай, положив руки на свой барабан. Позади него в окружении небольшой группы членов сельсовета вырисовывалась фигура Шандора-младшего, который выглядел потрепанным, как сорняк, гонимый по полю ветром.
За те месяцы, которые прошли с момента возвращения Шандора-младшего из Будапешта после его провала в карьере служащего Управления городского транспорта, Марица еще больше разочаровалась в своем сыне. Вернувшись в Надьрев, он вновь стал вести прежний образ жизни, который так раздражал Марицу. Как и раньше, он коротал свои дни, играя в корчме в карты. Как и раньше, во второй половине дня он, прихрамывая, спускался к набережной, где курил сигареты и наблюдал за немногочисленными лодками, которые вначале появлялись на реке, а затем исчезали за ее крутым поворотом. Как и раньше, по вечерам он возвращался в корчму и продолжал там играть в карты. Каждый день происходило одно и то же. Марица жаловалась всем о том несчастье, которое наслал на нее Бог, проклянув ее. Однако выслушать ее причитания была готова обычно лишь повитуха. С тех пор, как Шандор-младший вернулся, Марица каждый день приходила к тетушке Жужи и с крайне печальным выражением лица сидела за ее кухонным столом, допытываясь, что же ей следует делать. Ответ тетушки Жужи всегда был одним и тем же: «Почему ты продолжаешь возиться с этим больным мальчиком?»
Марица пристально посмотрела на своего сына, потерянно стоявшего на улице. Она снова увидела, какая у него изломанная фигура, словно у какой-то статуи после землетрясения. Она почувствовала, как в ней поднимается волна горечи и сожаления – однако вскоре ее внимание было привлечено к тому, что говорили ей члены сельсовета. Их аргументы сводились к следующему: румынские войска, несомненно, разместят простых солдат в хлеву у ее сына, который остался один после смерти Шандора-старшего. Члены сельсовета доверяли офицерам, которые наверняка будут вести себя цивилизованно в тех домах, где они расквартируются, но у них не было такого доверия к рядовым румынской армии. По этой причине они опасались за безопасность Шандора-младшего, если он останется в своем доме.
Марица оглядела членов сельсовета. Все они хорошо знали отца Шандора-младшего, и она прекрасно понимала, что они поступали так не только в интересах его сына-инвалида, но и в знак памяти о Шандоре-старшем. Жители Надьрева всегда тесно сплачивались, чтобы поддержать Шандора-младшего. Многие в деревне были для него как родители, и именно поэтому его отец никогда не отправлял его в больницу в Будапешт, на чем всегда настаивали врачи. Когда Шандор-младший вернулся в деревню после своей весьма кратковременной службы в Управлении городского транспорта Будапешта, его встретили здесь радостными возгласами. А презрение жителей деревни к Марице поднялось на качественно новый уровень.
Однако у Марицы был утонченный нюх, и она почуяла редкий шанс извлечь из этой ситуации свою выгоду. Она учуяла этот шанс так же безошибочно, насколько отчетливо она слышала барабанную дробь глашатая, насколько явственно она видела согнутые от болезни кости своего сына, стоявшего сейчас перед ней. То, как складывались обстоятельства, могло стать удачным поворотом ее судьбы. Она понимала, что сможет полностью осознать всю меру тех возможностей, которые перед ней открывались, лишь с течением времени.
15
С июля 1914 года жандармы начали осуществлять в Венгрии надзор также за городскими районами.