– Вы Майк? Друг Дейва? Меня зовут Джудит Рэшли, огромное спасибо за то, что согласились помочь мне, у нас в отделе сейчас настоящий цейтнот!
Я с трудом сдержала улыбку, заметив торчащую из заднего кармана джинсов Майка книжку под названием «Крушение надежд: правдивая история о материнской любви, супружеской измене и хладнокровном убийстве в штате Техас».
– Я вас туда проведу, а потом уйду на обед. Вы тоже торопитесь, вот и хорошо, но если кто-нибудь у вас спросит, почему у вас нет пропуска от главы отдела, меня в это не втягивайте, договорились?
– Конечно! Мы очень ценим ваше понимание! Как я уже говорила, у нас полный цейтнот, еще раз большое спасибо!
Архив наших конкурентов находился в галерее с чудесными резными панелями на стенах и видом на Сэвил-роу. Они тоже так и не удосужились оцифровать архивные материалы, и, глядя на длинные ряды массивных двустворчатых книжных шкафов начала XVIII века, казалось совершенно невозможным, что даже настоящему гению систематизации удастся разобраться в этом хаосе. Кроме меня, в архиве работало еще несколько человек, в основном мои ровесники, практиканты и ассистенты, которые с нетерпением ожидали обеденного перерыва и украдкой строчили эсэмэски на своих телефонах. На меня никто из них внимания не обратил.
Если датировка картины верна и она действительно написана в 1760 году, то между ее созданием и закрытием «Урсфорда» в 1913-м прошло около ста пятидесяти лет, однако ярлык был отпечатан на машинке, а значит, галерея приобрела полотно не раньше 1880 года, следовательно, логично начать именно с этого периода. К счастью, наши дома использовали одну и ту же систему каталогизации, так что я начала просматривать карточки, на которых значилось название картины, иногда прилагалась фотография, а также информация о дате покупки и цена. Обновление карточек каталога – одно из самых жутких занятий, которое мне волей-неволей пришлось освоить. Стаббс попадался довольно часто, но наше полотно ни одному из описаний не соответствовало. Обнаружила я и несколько работ его учеников и подражателей-современников, причем пять из них датировались как раз периодом с 1870 по 1910 год. Одна работа вполне могла оказаться подлинным Стаббсом, идентификационный код ICHP905/19, что означает «Important Country House Pictures English Paintings» (Важные английские полотна дома «Кантри-Хаус пикчерс»), которая была продана в 1905 году в качестве лота номер девятнадцать. Я бросилась к стеллажам, схватилась обеими руками за ручку ящика с этикеткой «1900–1905» и с трудом раскрыла его. Быстро перебирая карточки, я наконец добралась до 1905 года в поисках пометки «Important Country House Pictures». Вот она! «Собственность графа: „Герцог и герцогиня Ричмонд на скачках“. Продано У. Э. Свиту, эсквайру, ушла с молотка за 1300 гиней». Судя по всему, имеется в виду граф Галифакс, обладатель одной из самых богатых коллекций Стаббса в стране. Так, похоже, это все-таки подлинник… К своему удивлению, я испытала извращенное разочарование. Мой блестящий план по спасению Руперта от катастрофической ошибки рухнул. Что ж, такое случается, когда эксперт при оценке принимает подлинник за работу кого-то из подражателей, вот и все. Ошибку совершила я, а не Руперт. Ладно, смогу хотя бы предоставить полезную информацию для провенанса, Руперт наверняка это оценит.
Обратно я шла вдоль торговой галереи «Аркада Берлингтона», заглядываясь на витрины магазинов кашемира и очаровательные шкатулки с макарони в кондитерской «Ля дюре». Подумала, что на заработанные в клубе деньги можно будет купить какой-нибудь хороший классический свитер. Однако что-то все же не давало мне покоя. 1300 гиней – довольно внушительная сумма по меркам 1905 года, однако из-за шумихи, которая поднялась в отделе по поводу Стаббса, про минимальную цену никто даже не спросил. Поднапрягшись, я вспомнила, что на последней странице каталога мелким шрифтом была обозначена цена восемьсот тысяч. Но это же бред! Если картина и вправду подлинная, то с какой радости Руперт назначил за нее такую низкую стартовую цену?!
Когда я вернулась в отдел, на месте была только Фрэнки, с аппетитом уплетавшая огромный сэндвич с сыром из какой-то жуткой забегаловки в «Краун пассаже». На улице, как всегда, было влажно, я сразу заметила, что от куртки, накинутой на спинку кресла, разит лабрадором, и тут же прониклась к секретарше особой нежностью.
– Фрэнки, – спросила я, – ты, случайно, не помнишь, куда положила записи, которые я привезла из Уорминстера пару-тройку месяцев назад? Насчет Стаббса?