— Марат был очень талантливым ребенком. И я понимала, что должна пожертвовать своими материнскими чувствами ради его таланта, — прощебетала она, не забыв состроить глазки оператору.
Очень захотелось бросить чем-нибудь в телевизор. Пожертвовала она! Кукушка чертова! Да Марату ты в страшных снах ночами снилась. Боже, как они все отвратительны. Лучшие друзья, радостно залезшие в эфир центрального канала, старые враги, оказавшиеся тоже лучшими друзьями, примерная жена с правильными речами, самоотверженная мамочка. Марат, наверное, в гробу переворачивается, если слышит их россказни. А правду теперь не скажет никто. Кому она нужна, правда?
Вечером она все-таки заплакала. А может, слезы были просто пьяными? Бутылка хорошего, дорогого кьянти опустела за какой-то час. Алла сидела на веранде с видом на горы. Два ротанговых кресла, ротанговый столик со стеклянной поверхностью. Два бокала с кьянти. В один, свой, она подливала. Второй, Марата, стоял нетронутым. Марат не любил вино. Говорил, толку нет — ни радости, ни хмеля. Они так редко в чем-то совпадали. И все равно были одним целым.
А утром пришел е-майл от редактора. Длинное и бестолковое письмо, в котором подробно объяснялось, почему ее новый роман не возьмут в печать. Что-то про падение тиражей, рост цен на бумагу, угасание интереса к любовным историям в целом и неубедительности ее героев в частности. Неубедительности. С чего бы им быть убедительными, придуманным людям и их придуманным страстям? Кому нужно читать эти сказочки, когда жизнь бывает куда более захватывающей, чем любой роман? Жаль, что про жизнь рассказать нельзя.
И вдруг подумалось, а почему нельзя? Нельзя, если заявить, что все написанное — истина в последней инстанции. Нельзя замахнуться на официальную биографию великого артиста. Официальную расскажет жена по телевизору. Нельзя писать правду под видом правды. А под видом очередной сказки — сколько угодно. А может, это и будет ее новая книга? С самыми убедительными героями.
Часть 1
В тазу варилось варенье из айвы. Крупно нарезанные желтые, твердые и вязкие дольки (Марик, разумеется, успел попробовать) уже начинали краснеть. Белая пенка пузырилась по краям таза, и очень хотелось подцепить ее пальцем. И облизать, конечно же. Но мама пристально следила и за вареньем, и за Мариком, ошивавшимся поблизости.
А Марик откровенно скучал. Он уже миллион раз обошел двор, шлепая босыми ногами по плотно утоптанной земле. У деда во дворе идеальный порядок, можно смело ходить босиком. У него не то что стеклышко нигде не заваляется. У него лишняя травинка не вырастет в неположенном месте. Хотя огорода у них нет — только сад. Бабушка все причитает, что это неразумно. У всех огороды: помидоры, огурцы, капуста, лук. У Семипаловых даже арбузы растут. А у них только яблони, несколько груш и айва.
— Все подспорье было бы, — говорила бабушка. — Огород-то всегда прокормит. Капусту засолил — зимой как хорошо!
— Не позорь меня, женщина! — кипятился дед. — У меня прекрасный паек, уж мы-то не голодаем.
Дедушка Азад — большой начальник. Что-то там по партийной линии, Марик пока не очень разбирается. Но знает, что каждое утро ровно в семь пятнадцать дедушка надевает чистую рубашку и уходит на службу. Рубашек у деда две, поэтому бабушка стирает каждый день и каждый день гладит большим чугунным утюгом, куда засыпают красные угольки. А мама смотрит и вздыхает. И молчит.
— Ну что ты шатаешься без дела? — не выдержала мама.
Она стояла посреди двора с деревянной ложкой, как солдат с ружьем наперевес. Перед ней табуретка. На табуретке керогаз. На керогазе таз с вареньем. В доме готовить невозможно, слишком жарко. Во дворе тоже жарко, но хоть ветерок.
— Ты этюд этот свой выучил?
Марик кивнул не очень уверенно. Он и сам не знал, выучил или нет. Надо бы еще раз повторить. Но так не хочется сидеть в душной комнате за пианино, когда можно заняться куда более интересными делами. Поиграть в мяч, например. Мяч есть у Рудика, лучшего друга и верного напарника во всех играх. Марик то и дело поглядывал в дырку между штакетником, отделявшим их двор от двора Рудика. Но нет, у Семипаловых во дворе никого не было видно.
Мама прекрасно поняла его намерения.